Полина в долине друзей - стр. 2
Да, я опять отвлеклась. Так часто бывает. Начну с начала, если уж решила рассказать вам эту историю.
Это случилось в выходное воскресенье. Я знаю, что так не говорят. Но выходные – они ведь не только для уборки или отдыха. Они для того, чтобы выходить. Так понимаю? Вот мы в это воскресенье и вышли. И не пошли на воскресную службу, как это бывало уже много лет подряд. Что, конечно, удивительно было уже само по себе. Даже если бы мы вышли и никуда не пошли. Но по порядку. С утра распогодилось, и мы оставили дома теплые пальто и накинули легкие плащи. Даже не взяли зонты. Но я, конечно, взяла с собой Дуню. Это моя любимая кукла и без нее я никуда не хожу. Ну, только в школу не беру, а то засмеют. У Дуни нет лица и она живет в лапте, но я расскажу о ней потом, может быть. А то опять отвлекусь. Ну вот, мы оставили теплые вещи дома и, как это обычно и бывает, с неба, когда вернутся домой мы уже не могли, полетели пушистые снежинки. Но льда нигде уже не было. Так что и соблазна попробовать его было поменьше. Нет – и нет. Апрельские снежинки, падая на чёрный паровоз – тут же таяли. А что им еще было делать? Такая горячая махина. Дым так и валил из высоченной трубы, скрывая небо и иногда – меня от мамы.
– Поля! Поля где ты? На перроне надо вести себя аккуратно! Ах, ты рядом. Вот и стой. Никуда не отходи.
Маме-то было все равно, где я. Но мама с папой везли меня показать бабушке – «как вытянулась и выросла». И боялись, что вдруг с поезда сойду в Москве— а показать будет некого. Паровоз загудел и выпустил из трубы огромное – в пол неба белое мутное облако. Все ринулись к ступенькам, оттесняя вежливо улыбающегося проводника.
Паровоз загудел еще раз, на этот раз гораздо протяжней и тревожней. Дернулся, щелкнул, дернулся еще раз, и поехал так, словно никогда и не останавливался.
В вагоне сильно воняло гарью. До тошноты. В купе, на столике с нарисованной на нем картой, стояла лампа с абажуром из зеленого стекла. Полина, поёрзав на сиденье, скинула правый ботинок и подтянула ногу под себя. Ну и что, что так нельзя. Почему? Кому-то же можно было расковырять в дерматиновом сиденье огромную дырку, распотрошив грязный поролон. Он, конечно, был когда-то чистым и новым. Наверное, таким же, как и это выцветшее и обшарпанное, но все еще презентабельно выглядящее купе. Но поезду, наверное, уже много лет.
«Интересно, через сколько лет хождения или езды по рельсам, как у него, начинаешь терять вид? Сильно ли заметен этот период, или момент, когда ты ого-го и можешь не свернуть горы – нет, зачем их сворачивать, до сих пор не понимаю, а подняться по ним и… Нет, опять не то. Взбежать по ним, по прямой, до самой вершины, и – взметнуться ввысь, с самыми большими орлами. Чтобы увидеть тот самый мир, который ты прямо сейчас можешь покорить. Хотя нет, чуть-чуть позже. С того момента, как опустишься. И как понять, где началась та точка, в которой ты все еще покоряешь этот мир, а силы и вид – уже не те? Да и сиденье вот изрядно потрепалось, и ты ведь тоже можешь и не заметить того момента, когда треснет первая истертая петелька. Затем вторая, третья. – Снег плавно сменился дождем. Капля по ту сторону окна, сказав мягкое «Привет!» – присоединилась к раздумью. – А потом починить петельки будет недосуг. «Сейчас, сейчас, вот только доделаю…» И какой-нибудь хулиган ковырнет первую порцию поролона, выбросив кусок из самого нутра – на пол».