Полёт совиного пёрышка - стр. 45
– Рене…
– Галерея, – быстро сказал он. – Там вообще кроме тебя никто не бывает, Красивый вид, потрясающий воздух, и до той башни можно добраться, вполне удобный проход. Не сейчас, нет, сегодняшнее время кончается. В следующий раз?
Я его понимала. Всё время находиться человеком в запертой комнате удовольствие сомнительное, логично, что он хотел бы немного больше свободы. Или много, но тайная прогулка по замку могла плохо для нас закончиться.
– Я подумаю, – примирительно сказала я, ничего не обещая.
– Мы будем очень осторожны, – просиял сыч.
И всё-таки точной минуты, обозначающей переход из человеческого тела в хрупкое совиное, он не знал. Я снова считала пасмурные дни и беззвёздные вечера, волновалась, когда птиц улетал надолго, отгоняла дурные сны. Запретила себе думать о плохом, зная, как он носился там, над обрывом, но чаще всего ложилась спать, дождавшись возвращения пернатого друга. Протягивала ладонь, и маленький сыч осторожно ступал лапками, подставлял голову под порцию нехитрой ласки.
А перед следующим обращением я нашла на полу, в толстом ворсе прикроватного коврика, тяжёленький кругляш. Наклонилась и положила на ладонь монету с императорским профилем, какой чеканили на золотых риденах. Золотых у меня было всего два, остальные деньги более мелкие, и прятала я свои сбережения надёжно, как мне казалось. Уж точно никакая ушлая сова не забралась бы в тайник. Я покосилась на клетку с дремлющим на жёрдочке сычом, быстро проверила спрятанное скромное богатство. Все деньги были на месте.
Золотой приятной весомой тяжестью лежал на ладони.
– Рене, – вкрадчиво позвала я, и сычик лениво приоткрыл круглый глаз. – Ты ничего не хочешь мне сказать?..
Он не хотел, это легко читалось во всём его, мелком в данный период, облике.
– Украл?!
Сыч негодующе присвистнул.
Судя по молчанию экономки, у неё деньги не пропадали: и свои сбережения, и средства, выделяемые мужем на ведение хозяйства, Яола пересчитывала регулярно, особенно хозяйским деньгам вела строгий учёт и отчитывалась не мне, а непосредственно Вергену. Унижение, которое я допустила по глупости с первого дня, а позже так и не сумела исправить.
Я вернулась к этому вопросу через день, вернее вечер: именно в первые часы наступления сумерек выбирало колдовство для недолгого отступления в тень, выпуская человека на несколько жадных глотков свободы.
– Да, я принёс, – не стал отпираться успевший освежиться и накинуть одежду Рене.
Как же я ругалась! А он пережидал всплеск моего негодования в насупленном молчании. Едва я остановилась перевести дух, сильнее сцепил перед собой пальцы и припечатал: