Пока не поздно - стр. 17
– Болезнь твоей мамы в том, что она никак не может переплыть реку…
– Реку? Какую реку?
– Она всё ещё на том берегу… в прошлом… и пройти этот брод, чтобы выбраться на эту сторону, очень трудно… это постсиндром…
– О чём вы, Лидия Николаевна? Я не могу разобраться.
– Прошлое не отпускает её. И сил тянуть на себе такую ношу не хватает, но, чтобы сбросить груз, ей надо тоже очень много сил, а их отняла война, эвакуация – всё то прошлое, которое тянет назад…
– Постсиндром, – повторил ты…
– A сил рвануть, скинуть с себя всякую ношу не хватает. Чтобы бросить груз, надо тоже очень много сил. Их отняли война, эвакуация – всё прошлое, которое тянет назад…
– Что же делать?
– Может быть, и не отпустит… – она, не поднимая взгляда, долго молчала, опустив глаза и бессмысленно тыркая остриём карандаша в лист бумаги на столе. – Всякие седативы только придавят её… она станет менее активной, малоподвижной и…
– Не надо… Я понял – медицина бессильна…
– Здесь главное не это, не медицина бессильна…
– А что?
– Сколько сил осталось у человека, чтобы преодолеть тяжесть груза прошлого, сдвинуть его и поверить, что можно всё исправить, даже начать сначала, а прожитое оставить на том берегу, понимаешь…
– И это для всех?
– Что ты имеешь в виду?
– Вы, наверное, знаете, о ком я говорю, – буквально просипел ты севшим голосом. – Она здесь, в городе?
Она пристально посмотрела ему в глаза:
– Никита! Тебе нехорошо? – она по врачебной привычке схватила его руку и стала проверять пульс, остановив жестом его попытку ответить. – Она тоже всё время спрашивала о тебе.
– Где она?
– Её нет… – но она не успела докончить фразу, ему действительно стало плохо, и больше он ничего не слышал.
– Никита! Никита! Нельзя же так! Её нет в городе. Она далеко. Учится… и тоже в медицинском.
– Далеко? В медицинском? А что, здесь нет медицинского?
– Ты уже закончил… а она только поступила в прошлом году… есть медицинский, конечно. Не для всех… приходите ко мне домой на чай… Приходите… сегодня.
В старом доме на Пестеля пахло кошатиной. Лестница со стёртыми посредине ступенями. Потерявшая деревянную резьбу от десятка слоёв краски, наложенной на неё, высокая дверь. Коридор, завешанный с двух сторон детскими ванночками, корытами, мешками с тряпьём, и неистребимый плотный запах претрума и нафталина.
В комнате, освещённой старым абажуром над круглым столом, был совсем другой, контрастный мир прежнего Петербурга с обилием книг и старого фарфора. Заметив твоё удивление, Лидия Николаевна ответила, не обращаясь ни к кому:
– Не всё сгорело, не всё разбили и разграбили, хотя, честно говоря, я и сама удивляюсь, как это могло уцелеть!