Погребенные - стр. 27

– Дарвин сейчас в гробу ворочается от ваших слов, – сглотнув, пробормотала я и всмотрелась в безжизненные каменные глазницы напротив. Скульптор, сотворивший столь жуткую работу, являлся самым настоящим извращенцем. Если некая по имени Исида действительно существовала, то должна была выскочить на меня прямо из этого камня.

– Дарвин был человеком. Наше восприятие, будь то зрение или слух, крайне ограничено. – Налюбовавшись на каменную дамочку, профессор уставился на меня. Ощущая его взгляд, бегающий по моему подбородку, я закатила глаза. – Мы ведь не видим волны вай-фая, – добавил он.

– Робинс!

– Чёрт! – Я встряхнула руками, чтобы унять нервную дрожь. Кто-то позвал сына доктора, и от неожиданности у меня, наверное, случился инфаркт.

Очень по-американски, не спрашивая разрешения, Робинс коснулся моего плеча и легонько погладил по руке. Я подняла глаза, чтобы рассказать ему о том, что думаю по поводу несогласованных прикосновений, но он вдруг резко извинился и быстрым шагом направился в сторону группы мужчин.

Сперва я увидела лишь очередного смотрителя музея. Пожилой мужчина в клетчатом пиджаке что-то негромко говорил, размахивая планшетом с вложенными в него бумагами. И хотя он улыбался, поза показалась мне напряжённой. Смотритель несколько раз с опаской оглянулся, а когда Робинс подбежал к нему, вздохнул с заметным облегчением.

Мне стало любопытно, что скрывает саркофаг. Обнимая себя руками, я сделала несколько шагов вправо и уставилась на три фигуры в чёрном. У саркофага стояла девушка. Она водила пальцем по иероглифам на крышке древнего гроба и громко смеялась. Рядом с ней находился парень. Невысокий, с торчащими из-под чёрной шапки каштановыми кудрями. На глазах, так же, как и у девушки, были солнечные очки, скрывающие глаза, но только подчёркивающие акцент на белозубой улыбке, играющей на их лицах.

Третья фигура выделялась на общем фоне веселья. Мужчина в чёрном плаще, накинутом поверх костюма, выглядел напряжённым. Его не волновал беззаботный смех компаньонов, скорее наоборот, он испытывал раздражение. Когда Робинс подошёл к ним, мужчина снисходительно и устало улыбнулся краешком тонких губ.

Я таращилась на него слишком долго. Думаю, поэтому он вдруг резко повернул голову и посмотрел на меня. Лицо тут же обдало холодом, с которым он небрежно фыркнул и отвернулся.

Индюк.

Две недели спустя

В кабинете Робинса стало душно. И тесно. Я потёрла переносицу, чтобы занять руки и не найти им другого применения. Хотелось кого-то ударить, но тут мама взяла у доктора носовой платок и шумно в него высморкалась.