Пограничье - стр. 56
Повернула голову на голос беснующегося Афиногена, размышляя о причине его гнева. Уж его-то штаны Зойка точно не могла сжевать.
Ангел-хранитель сидел на земле, подняв заднюю лапку вверх, и с несчастным видом смотрел себе под хвост.
– Проблемы? – голос со сна хрипел и булькал.
Я прокашлялась и повторила:
– Какие-то проблемы?
– У тебя совесть есть? – вместо ответа спросил Афиноген и посмотрел на меня с укоризной. – Жирный рыжий кот с крылышками? Ладно, я переживу. Я даже готов есть сырую рыбу и запивать ее прокисшим молоком! И ты себе не представляешь, до какой степени я ненавижу и первое, и второе… Я готов на многое для пользы дела… Но это…
Хранитель обреченно мотнул головой и театрально, жестом, полным трагизма, указал передней лапкой себе под хвост.
– За что?
Я только плечами пожала.
– Не знаю…
Афиноген фыркнул и отвернулся, а я, глядя на подрагивающие на пушистой спине крылышки, решила: привести себя в порядок, подоить Зойку, накормить малышку – и убираться отсюда. Плевать я хотела на Пауля Эро. Пусть только попробует показаться мне на глаза.
В отдалении проворчал что-то ругательное гром, и серое утро помрачнело на несколько тонов. Вы серьезно? Это что, гроза?
– Гру-бу-бу! – ответил мне гром, а небо прорвалось тонной воды. Проклятье, этот дождь никогда не закончится!
Оливка испуганно заплакала, разбуженная стихией, Зойка прижалась ко мне теплым боком, а Афиноген посмотрел с ненавистью, проворчав:
– Замечательно… Теперь еще и это…
Словно я виновата в том, что дождь пошел.
О том, что Павлик вернулся, мне не подсказал шорох его шагов или привычный мятный запах. Предатель и обманщик опять сумел подкрасться незаметно и негромко произнести за моей спиной:
– Я знал, что ты разозлишься, но не думал, что дело дойдет до грозы… Обиделась?
– На обиженных воду возят, – ответила я, не оборачиваясь.
Из глаз снова потекло горячее и соленое. И совсем-совсем не хотелось, чтобы Эро видел мои слезы.
– Обиделась… – он тяжело вздохнул и дотронулся до моего плеча. – На меня или на Никто?
Достали меня своими дурацкими вопросами.
– Павлик, сходи помойся!
– Меня по службе задержали, правда. Я… в смысле, помойся?
– В смысле, иди в баню! И мне совершенно все равно, где ты пропадал.
Афиноген фыркнул и проворчал тихонечко:
– Ей все равно, а мне отдувайся, где справедливость?
Окружающий мир неожиданно утонул в ослепительном свете молнии, а потом прямо над моей головой громом взорвалось возмущение неба.
– Милая, прости, пожалуйста! – Эро прижал к своей груди мое зареванное лицо и зашептал, сливаясь словами с шумом дождя: