Погоня за ветром - стр. 12
У изголовья тяжко больного князя стояли, понурив головы, сыновья – Лев, Мстислав и Шварн, здесь же был младший брат его, Василько, князь Владимира-Волынского, с сыном, Иоанном-Владимиром, по другую сторону от ложа находились супруга и снохи, все в строгих тёмных одеяниях, в убрусах[47] на головах.
Боярин Лука Иванкович, разворачивая с хрустом тяжёлый свиток пергамента, читал завещание.
Сыновья, бросая короткие взгляды на Луку, слушали. Златобородый Василько Романович, супя широкие светлые брови, искоса следил за племянниками.
Вот Даниилов первенец, Лев – высокий, немного сутулый, широкий в плечах, с тёмными, глубоко посажеными глазами, всегда молчаливый, погружённый в себя. Уже и не юноша, но муж, – как-никак стукнуло ему аж сорок три года, – не раз ходивший на рати. Старики говорили, вельми похож он на своего деда, Романа Великого, но было в нём что-то и от матери, первой жены Даниила, наполовину половчанки – какая-то кошачья порывистость, страстность, порою вспыхивающая из-под личины наигранного хладнокровия.
Средний сын Даниила, златокудрый синеглазый Мстислав, был прямодушен, наивен, храбр. Извечный весельчак, насмешник – с ним всегда и всем было легко и просто. Этот не умел скрывать своих помыслов, не таил ни на кого зла, а просто жил и радовался тому, что живёт. Из Мстислава будет добрый ратник и воевода, но державным властителем быть такому не дано.
Младший, Шварн, или Сваромир, сын Даниила от второго его брака с литвинкой, совсем ещё юноша около девятнадцати годов, болезненный и хилый, был паче прочих любим отцом. Так всегда: сильные любят слабых, защищают, оберегают их.
Отблески пламени падали на бледное лицо Шварна с тонкими бескровными устами, он беззвучно шептал молитву, сложив на груди руки, пепельного цвета волосы его редкими прядями падали на чело, глаза были печальны, порою в них вспыхивали искорки страха. Рядом с высокими братьями он казался особенно маленьким и каким-то даже жалким.
«Сыну моему Шварну, – чёл гнусавым бесстрастным голосом Лука. – Жалую Галич, Холм и Дрогичин….».
Лев резко вскинул голову, грозно прищурился, злобно покосился в сторону мачехи.
Княгиня Юрата ответила ему холодной усмешкой.
«Сыну моему Льву, – продолжал боярин, – даю в удел Перемышль и Львов….»
Лев стиснул длани в кулаки. По лицу его растёкся багряный румянец гнева. С трудом сдержавшись, чтобы не прервать чтение, он застыл на месте и отвёл взор в сторону. Изо всех сил старался он выглядеть равнодушным и не показывать своего озлобления.
«Вот как, стало быть, отче, – пронеслось у него в голове. – Наследником своим мальчишку содеял. Что ж ты наделал, отче?! Почто губишь самим собою созданное?! Смешно ведь, смешно! Кто сего Шварна слушать будет?! Ты погляди, погляди! Да он в боярской узде шею себе свернёт! А всё она сие устроила, стерва!» – обругал он в мыслях Юрату.