Подземный Голландец. Странники и пришельцы (сборник) - стр. 40
«Ох лышенько, лышенько…»
«Доченька моя! Доченька, милая моя! Прости, что не доехала до тебя! Прости меня! Одна только у меня надежда – что там, наверху, всё в порядке. И не атомная бомба там взорвалась, а просто это рядовая авария в метро. Может, нас ещё спасут. Надежда ещё есть. Но если нас не спасут… знай, милая, что я любила тебя – больше всех на свете. И я до сих пор верю, что ты восстановишься, восстановишься полностью…
Господи! Сохрани её, если ты забираешь меня к себе! Сохрани её, не дай ей остаться инвалидом, не дай ей сгинуть где-нибудь в детдоме! Пусть её сестра моя заберёт. Я хоть без мужа, а она – и без мужа, и без детей. Что-то в нас не так было, Господи. Две сестры – и никак семью не могли создать. Ни она, ни я. Так и была у нас она, доченька моя, одна на двоих. Видно, пора мне уступить место сестре.
Господи! Прости меня, что я возносилась перед сестрой… ну что у меня дочь есть, а у неё и того нет…
Прости… Я знаю, знаю… в чём вознесёшься над другим, то и потеряешь. Прости меня, Господи, прости…
Доченька моя, доченька…»
«Вот так, вот и жизнь кончается… Конечно, лучше бы в бою. Может, лучше мне было там умереть, в Африке. Советником… Каким советником! Сколько там наших полегло, за неизвестно какой, но прогрессивный режим. Как были они дикарями, так и остались дикарями. Вот и весь режим. Прости, Господи.
А может, и правда, что режим наш… что наш родной коммунистический строй был ошибкой? И то правда, что был он тоталитарным, что был он не божеским, как сейчас говорят? И вся наша идеология, и вся наша жизнь, на этой идеологии построенная, была ошибкой? Мягко говоря!
Вот, оказывается, как. Пришла пора помирать, а тут выясняется, что и верил ты не тому, и жил ты не так.
И присягал… Присягу давал – Отечеству служить. Не я устанавливал, какой будет строй в Отечестве!
А мог ли я в этом разобраться до того, как всё полетело к чёрту?
Мог, наверно. Все чувствовали, что что-то не так. «Голос Америки» ловили. Но я занят был! Как я пил! Как я квасил, чёрт возьми! Не до разбирательств в общественном строе мне было, потому что я пил. Пил – и материл этот строй! И на большее не был я способен тогда!
И все, кто жил рядом со мной, так же пили и так же материли жизнь, как и я.
Нет, это не оправдание, что все. Каждый отвечает за себя. Как это говорят… каждый умирает в одиночку. В одиночку!
Да… И что мне теперь, перед смертью, делать? Куда мне кричать, кого мне просить? Бога? А как же партбилет? Я ведь не выбросил его, не сжёг его, как некоторые. И никто не заставил бы меня изменить присяге.