Подвиги бригадира Жерара - стр. 2

Мы переправились через Вислу напротив Мариенвердера и остановились в Ризенбурге. На почтовой станции майор Лежандр вошел ко мне в комнату с бумагой.

– Вы нас покидаете! – в отчаянии воскликнул он.

Известие меня нисколько не огорчило. С вашего позволения, Лежандр был едва ли достоин такого подчиненного. Тем не менее я отдал честь, не сказав ни слова.

– Приказ Лассаля, – продолжал майор. – Немедленно поезжайте в Рёссель, в штаб полка.

Услышав это, я несказанно обрадовался. Старшие офицеры меня ценили. Очевидно, полк вскорости ожидала серьезная работенка, и Лассаль понял, как трудно придется моему эскадрону без меня. По правде говоря, приказ доставили рановато, ведь у станционного смотрителя была дочь – белолицая, черноволосая польская красавица, с которой я рассчитывал свести знакомство поближе. Однако пешке не пристало спорить, когда ее двигают на другую клетку. Я спустился во двор, оседлал своего вороного Ратаплана и немедленно отправился в путь.

Клянусь, для бедных поляков и евреев, в чьей унылой жизни так мало радостей, мое появление стало настоящим праздником! Длинные черные ноги и дивные изгибы боков Ратаплана так и блестели, так и переливались в морозном воздухе. У меня до сих пор загорается кровь, стоит вспомнить, как стучат по дороге копыта и при каждом взмахе гордой головы звенят удила. Вы, наверное, хотите представить, каков был в двадцать пять лет я, Этьен Жерар, лучший наездник и самый лихой рубака в десяти гусарских полках? Цветом нашего, Десятого, был голубой – доломан цвета неба и такой же ментик с алыми шнурами на груди. В армии говорили, что при виде нас все бегут: женщины – к нам, а мужчины – прочь. Глаза, сиявшие тем утром в окнах Ризенбурга, казалось, умоляли меня остаться, но что мог поделать солдат, кроме как послать воздушный поцелуй и тряхнуть поводьями, проезжая мимо?

Зима меньше всего подходит для путешествий по беднейшей и самой унылой стране Европы, однако над головой моей раскинулось чистое небо, а снег на полях сверкал под холодным солнцем. Дыхание клубилось в морозном воздухе, из ноздрей Ратаплана вылетали султаны пара, а на краях его мундштука висели сосульки. Чтобы согреть коня, я пустил его рысцой, а сам задумался и почти не замечал холода. К северу и югу тянулись бескрайние равнины, усеянные темными крапинами ельников и более светлыми заплатками лиственниц. Тут и там стояли крестьянские домики; впрочем, Великая армия проходила здесь всего три месяца назад, а вы понимаете, что это значит для сельских жителей. Нет, поляков мы не трогали, но из сотни тысяч наших солдат фургонами с провиантом располагала только гвардия, остальные обходились, как могли. Меня совсем не удивило, что нигде не видно ни скота, ни дыма из труб. Великая армия опустошила эти земли. Говорили, после солдат императора нечем поживиться даже крысам.