Подмена - стр. 16
– Ну конечно, случайно, – изрекла ничем не примечательная крупная девочка в джинсовом комбинезоне поверх теплой кофты. – Сама не умеет рисовать, вот и берет чужое.
– А он с ней заодно, – обратилась учительница к Гоше. – Как вам не стыдно? – повторила она уже их спинам.
Гоша выволок подругу за локоть в коридор, заматывая на ней другой рукой шарф, пытаясь удержать два объёмных зимних пуховика.
– Пусти, – отбрыкивалась Лена, – пусти меня!
– Не обращай на них внимания. Ты же случайно взяла, да?
– Пусти! – пыталась вытащить она из его пальцев свой рукав. – Что ты привязался? Отдай мою куртку.
– Я просто хочу сказать, что я… на твоей стороне.
– Да пусти ты меня! – Заверещала она на весь коридор. – Я специально взяла. Понятно тебе?
– Зачем? – опешил Гоша.
– Затем, что я никогда так не смогу. Вот и взяла, – резко дернула вверх она молнию пуховика. – Своровала. Ненавижу их. И тебя ненавижу. Все такие талантливые. Такие хорошие. А я – воришка.
– Ты не воришка. Ты специально это говоришь, назло, да? – Догадался обескураженный мальчик, взирая на подругу.
– Нет! Я своровала картину и потом бы своровала еще одну.
– Но ведь это чужие работы…
– Осуждаешь меня теперь? Я тебе больше не нравлюсь?
– Нравишься… – с сомнением произнес мальчик. А потом более твердо добавил: – Конечно, нравишься.
– А ты мне не нравишься и никогда не нравился, Сироткин! – И она побежала по коридору, выбрасывая из рюкзака на ходу рисовальные принадлежности.
Эти воспоминания невольно родились в Гошкиной голове и холодными хлопьями опустились на дно его желудка.
– Что за внутренняя мизандрия в мужском исполнении, – возмутился семиклассник Макс, когда Гошка поделился с ним опасениями, что, наверное, сам, как всякий мужчина, виноват в этой девчачьей истерике: сказал что-то не так, сделал что-то не то. – Ты просто перенимаешь стереотипы общества. Если мужчина, то значит, что-то не предусмотрел. На самом же деле твоя Лена всего лишь незрелая личность.
Гошу удивили такие взрослые рассуждения друга и слова, половину из которых он даже не понял, но он быстро нашел этому логичное объяснение. Учился Макс откровенно плохо, но не из-за того, что был несмышлёным или глупым, а попросту не считал нужным выполнять домашние задания, часто пропускал занятия, хамил и пререкался с учителями. Он словно забывал, что перед ним люди, взрослее его в два, а то и в три раза, с опытом гораздо более объёмным, чем у подростка. Но сочинения и изложения он писал лучше всех в классе, а от того классная руководительница, которая по совместительству была учителем русского языка и литературы, по-матерински хлопотала за любимчика перед всеми учителями. Часто безуспешно. Поговаривали даже, что таким образом она пытается обеспечить свой кабинет ремонтом, современной техникой и кулером с водой. Но эти домыслы довольно скоро разбились о заявление самого Макса, что «по себе людей не судят». Его он сделал в учительской, где накануне 8 Марта педагоги за тортиком с коньяком собирали сплетни, которые парень случайно услышал, зайдя в кабинет. А позже его единственная пятерка по литературе превратилась в самую обычную тройку. И Гошке отчего-то казалось, что он испытал облегчение, хоть и не сознавался в этом.