Под теми же звездами - стр. 84
– Смотрите, пришел Кедрович, – прервал Петра Леонидовича Никитин, желая избавиться от изложения формулы, – вы, помните, хотели переговорить с ним относительно какого-то нового кружка? Пользуйтесь случаем.
– Да, да, верно, хотел, – поспешно обернулся назад Петр Леонидович, глядя на вошедшего Кедровича. – Я думал ему предложить учредить «Общество помощи безработным Российской Империи», и кроме этого «Общество поощрения славянского духа». Он как-то писал об этих двух вопросах, и я думаю, что это его заинтересует.
Петр Леонидович быстро оставил прежних своих собеседников, которые облегченно вздохнули, и побежал за Кедровичем, обходившим вместе с хозяином гостей и знакомившимся с неизвестными ему лицами.
– Отчего так поздно? – фамильярно, не поднимаясь со стула, спросил, протягивая руку Кедровичу, Шпилькин-Иголкин.
– Только что окончил работу, – небрежно отвечал тот, переходя к другим гостям, – были важные известия.
Он не договорил, оставив Шпилькина в мучительном неведении того, в чем именно заключаются важные известия. Кедрович тем временем обошел уже всех и возвратился к тому месту, где сидела Нина Алексеевна, разговаривавшая с Кореневым и Никитиным.
– Я давно хотел познакомиться с вами, – проговорил Кедрович, останавливаясь перед Зориной и любезно улыбаясь, – мы с вашим отцом Алексеем Ивановичем – большие друзья.
Нина Алексеевна, немного смутившись, посмотрела на безукоризненный черный сюртук Кедровича, на его широкий золотистый галстук, повязанный со вкусом особенным образом, затем бросила нерешительный взгляд на круглое бритое артистическое лицо гостя и нерешительно ответила:
– Я очень рада. Садитесь, пожалуйста.
Кедрович сделал грациозный жест благодарности за приглашение и сел, выражая на лице приятную, но достойную серьезного человека улыбку.
– Прежде всего, я должен извиниться перед вами, Нина Алексеевна, – сказал он, слегка изгибаясь и наклоняясь вперед, – что до сих пор не сделал вам визита. Но вы уже по вашему папаше можете судить, что нам, занятым газетным работникам, нет решительно возможности следовать всем правилам светской жизни.
Кедрович, красиво округлив фразу, остановился, попросил разрешения закурить и замолк.
– Да, я действительно вижу, как папе приходится много работать, – ответила Нина Алексеевна, – он часто возвращается с ночных дежурств к трем часам ночи.
– Что делать, иначе нельзя, – проговорил с легкой напыщенностью в голосе Кедрович, – вы знаете, мне в Петербурге часто приходила в голову мысль: не бросить ли свое занятие, так изматывающее душу и нервы, так быстро высасывающее из организма все жизненные соки? Но вот, иногда наконец добиваешься отпуска, или… – тут Кедрович саркастически улыбнулся, – или тебе неожиданно дает отпуск сама администрация, высылая из пределов Петербурга: ну, вот, во время таких перерывов сначала говоришь себе: Бог с ней, с газетой! Бог с ним, с этим тяжким общественным служением. И что же? Оказывается, что мы, литераторы, не в силах сами бросить своей деятельности. Никогда. Я не могу объяснить вам этого, Нина Алексеевна, но у нас образуется какая-то глубокая страсть, какая-то безотчетная любовь к своей профессии. Мы проклинаем свой тяжкий труд, который в старости не обеспечивает никого из нас, а между тем не можем бросить его. Впрочем, я кажется немного увлекся… – с милой улыбкой обратился Кедрович к Нине Алексеевне, переводя затем взгляд на Коренева и Никитина. Однако, Нина Алексеевна быстро перебила его: