Под крылом доктора Фрейда - стр. 43
– У меня такое ощущение, что это все как-то не к добру! – Альфия задумалась. – Кстати, а сколько сейчас времени?
Картошка посмотрел на свои дорогие наручные часы.
– Почти четыре.
– Надеюсь, наш больничный хирург никуда не ушел. Я ему сейчас позвоню.
– Мудрое решение. Да и куда он, Алечка, денется с подводной-то лодки? Он же на «Шапочке» ездит. А она уходит в город в пять.
– Отлично. Дай-ка мне список внутренних телефонов. – Альфия быстро набрала номер. – Нет никого! Не отвечают. Может, он где-нибудь в отделениях?
В трубке раздался щелчок. Женский голос недовольно ответил:
– Алле-е!
– Это Левашова. Мне Николая Павловича.
Голос в трубке нисколько не подобрел.
– А его нет!
– Где же он?
– Нет и все. Заболел. Имеет право человек заболеть?
Альфия с недоумением посмотрела на Картошку.
– Имеет, конечно, но как же нам быть? Нам нужна срочная консультация.
– Ничего не знаю! Николай Палыч сказал, что, если что случиться – пускай договариваются и в райбольницу везут. Не умирать же теперь ему самому!
– А что с ним случилось? Что-нибудь тяжелое?
– Тяжелое, нетяжелое! Откуда я знаю! Отпросился человек и ушел. Может, ему зуб надо вырвать!
– Ну да. Самое время, – буркнула Альфия и бросила трубку. – Пойду.
Она послала Картошке воздушный поцелуй и вышла из комнаты.
Дима
А Сурин в это время не мог найти себе места от беспокойства.
От природы он был плохой дипломат, но, к его чести, и не лез в дипломатию. Достаточно уравновешенный и порядочный, Дима дожил до двадцати шести лет без особых страстей и тревог. Он не курил, не увлекался спиртным, не гонялся за девочками. В школе Дима был почти незаметен. Начиная с восьмого класса родители оставляли его одного на много месяцев, уезжая работать в разные, преимущественно жаркие страны, и одноклассники, если бы об этом узнали, попытались бы воспользоваться ситуацией, но Дима не делился с друзьями своими хозяйственными проблемами. Собственно, и друзей-то как таковых у него в школе не было. Он твердо верил, что настоящая жизнь и настоящие друзья ждут его где-то там, впереди. Он наблюдал за ребятами как бы свысока, не испытывая одиночества.
Он знал, что должен учиться. Был уверен, что станет врачом. Это знание пришло к нему как-то само собой, в процессе обычных полных сомнений подростковых размышлений о выборе профессии. Никто в его семье не был серьезно болен, наблюдать было особенно не за кем, но Дима естественным образом пришел к выводу, что именно в профессии врача соединяется возможность проявить разумную власть, ум, смелость и человеколюбие. Слово «милосердие» он даже в мыслях не употреблял – оно вышло из обихода у современных молодых людей. И аполитичный Дима решил, что вся его жизненная политика должна заключаться в том, что он должен стать специалистом самого высокого класса. Он подчеркивал: специалистом, не чиновником. Что чиновник? Лишат его кресла – и он никто. Хороший врач – он и в Африке врач, и в Москве врач.