Под каблуком у Золушки - стр. 21
Он с облегчением упёрся лбом в крашеное дерево.
— Давно пора поставить железную.
— Она мне дорога как память. На ней следы твоих армейских сапог.
Он отклонился. Возле замка и правда остались вмятины. Он посмотрел на ноги.
— Оставлю рядом следы итальянских ботинок, или голых пяток, не важно. Открывай!
— Нет. Зачем? — сказала она серьёзно. — Назови мне хоть одну причину.
— Чтобы я не выломал дверь.
Молчание.
Он развернулся, оперся плечом, тяжело вздохнул.
— Ладно, я соскучился.
Молчание. Тоже тяжёлый вздох.
— Я безумно соскучился. Пожалуйста, впусти меня.
— А что потом? Опять уйдёшь покорять свои вершины, выбирать жену, строить песочные замки?
— А потом опять вернусь.
Он знал это точно, что вернётся. Так же, как и то, что потом всё равно уйдёт.
Он развернулся спиной к этой непреодолимой деревянной преграде и несколько раз стукнул по ней затылком. Он не готов был дать Оксане большего. Очередную ночь. Только одну ночь, она была права.
Он сполз по двери на пол. И спиной ощутил, как она сделала то же самое.
Он мог ей сказать, что она ему бесконечно дорога, что она ему, наверно, дороже всех на свете, но то, что она хотела услышать, он сказать не мог.
Девушки часто признавались ему в любви, но он эти три простых вечных слова ни разу не говорил никому. Потому что поклялся, что скажет их только один раз. Потому что, если он их произнесёт, то уже никогда не изменит своё решение.
Дверь напротив открылась, и бойкая старушка выглянула в коридор.
— Оксана, ты меня слышишь? — крикнула она громко.
— Да, тёть Нюр! — раздался из-за двери Оксанкин голос.
— У тебя всё в порядке?
— Да, всё хорошо!
— У тебя тут парень сидит под дверью. Может милицию вызвать? — она прислушивалась одним ухом, боясь выйти.
— Не надо! Он и мухи не обидит!
— А чего у тебя телефон не отвечает? — приободрённая ответом, вышла старушка, оставив свою дверь открытой.
— Я номер сменила!
— Так я его прогоню? — она бесстрашно подошла ещё ближе.
— Он уже уходит, тёть Нюр!
— Так уходи тогда, — махнула она рукой на Кайрата. — Чего расселся?
Кайрат поднялся, отряхнул брюки.
— Давай, давай, иди по добру, по здорову.
Она дождалась пока он дойдёт до лестницы.
— Эх, молодёжь! Ходят тут, то один, то другой. Сами не знают, чего хотят, — ворчала она, поправляя коврик, пока он спускался. — Любишь — женись. А не любишь, так и нечего беременной девке нервы трепать.
Он замер и, не веря собственным ушам повернулся. Что?
— Давай, давай! А то и правда сейчас милицию вызову, — пригрозила старушка.
И он вышел, и даже куда-то шёл, не разбирая дороги, не замечая под ногами весенние лужи. И только два слова клеймом прожигали ему грудь. «Она беременна!» Он чувствовал запах горящей плоти, солёный вкус крови и адскую боль, с которой доходил до него смысл этих слов.