Почти нормальная семья - стр. 34
Зал заседаний оказался не больше гостиной. Председательствующий перелистывал бумаги, пока мы занимали места на скамьях для публики. Блумберг придвинул Стелле стул, и когда она попыталась сесть, казалось, что она разваливается на куски, части тела больше не были соединены в единое целое, – Блумбергу пришлось поддержать ее обеими руками.
Мы с Ульрикой сидели, вцепившись друг в друга. Наша девочка находилась в пяти метрах от нас, а мы не могли даже дотронуться до нее.
Прокурор вошла на высоких каблуках, заранее возвестивших о ее приближении по всему коридору. Упругие шаги, дорогая одежда, позвякивающие украшения на шее и запястьях, типичное тело гимнастки: невысокая, стройная, тренированная, ноги колесом. На ней были очки в прямоугольной оправе, а волосы на голове аккуратно прилизаны, ни один волосок не выбивался. Разложив свои бумаги на столе в три большие стопки, она поправила их, сверкнув рубиновыми ногтями, и пожала руку Блумбергу и Стелле.
Не успел я сообразить, что суд начался, как председательствующий принял решение, что заседание будет закрытым, и охранник сообщил, что мы с Ульрикой должны удалиться.
– Это моя дочь! – крикнул я ему в лицо.
Охранник изумленно покосился на мой пасторский воротничок.
Любить – самая трудная задача для человека. Понимал ли Иисус, о чем он просит, когда призывал нас возлюбить ближнего своего, как самого себя?
Можно ли продолжать любить убийцу?
Пока я снова сидел в ожидании у дверей зала суда, во мне стала крепнуть одна мысль. Она возникала и ранее, но только теперь я позволил себе остановиться на ней. Мысль о том, что Стелла может быть виновна.
Пятна на блузке. Конечно, это могло быть все, что угодно. Но почему никто не видел Стеллу? Кто-нибудь, кто мог бы подтвердить, где она была и что делала. Несколько часов в пятницу вечером оказались провалом, пустотой. Чем она занималась в это время?
Не раз сидел я перед жуткими убийцами, обещая им безусловную любовь Господа. Человеческая любовь – нечто иное. Мне вспомнились слова апостола Павла о том, что любовь сорадуется истине, все покрывает, всему верит, все переносит.
Ради семьи. Вот о чем я подумал в тот момент. Я должен сделать все ради своей семьи. Слишком часто я терпел неудачу в своих стараниях быть лучшим в мире мужем и отцом. Теперь мне выпал шанс все исправить и искупить.
Когда вновь открылись двери зала заседаний, тело мое так отяжелело, что Ульрике пришлось помочь мне встать и войти туда. Перед нами сидела Стелла, уронив голову в ладони.
Мы с Ульрикой вцепились друг в друга, как два утопающих в бурном море.