Поцелуй негодяя - стр. 8
– Похоже, самое время поужинать, – произнес далее Воронцов фразу, требуемую этикетом, и только потом спохватился: кухонные запасы делали возможным ужин только для него самого. В холодильнике имелись остатки чахохбили и гарнира, а также простые вещи: сыр, масло, молоко, буженина. И все – для одного человека.
– Спасибо, неудобно как-то, – взялась за свое Вера Ивановна.
– Опять вы за старое, – буркнул кулинар-одиночка. – Сына-то нужно накормить. Предлагаете нам есть, а вы только посмотрите? Я недостаточно хам для подобных выходок.
– Да не страшно, вы ешьте, я не хочу.
– Вы ели сегодня?
– Ерунда, у меня разгрузочный день.
Женщина проявила недюжинное упорство, Воронцов сдался, включил ей телевизор и увел на кухню только выразительного подростка, который после появления в чужой квартире так и не произнес ни единого слова. Он съел разогретое чахохбили с макаронами, бутерброд с бужениной, выпил чай, сказал «спасибо» и покинул кухню, оставив хозяина в размышлениях о дальнейшем житье-бытье.
Начало отношений с квартирантами оставляло желать лучшего – психологическое единение никак не возникало. С чего бы ему и возникнуть – только что познакомились, сказали друг другу несколько слов, исключительно на практические бытовые темы. Система Воронцова предполагала, напротив, полное отсутствие подобных мотивов в беседах с женщинами, назначенными на заклание. Разговоры о музыке, живописи и литературе лучше всего подходили для создания ауры нездешности вокруг его смутной личности, а также сразу доказывали полное отсутствие перспектив материальной пользы в отношениях с ним. Таким образом, точки над i расставлялись сами собой, не требуя в дальнейшем пояснений и комментариев. Но система альфонсирования вовсе не предполагала общения с женщиной, подселившейся в квартиру из-за отсутствия другого места для ночлега. Подобных особ соблазнитель вовсе никогда не встречал в своей жизни, по крайней мере, не общался с ними так плотно. Главный вопрос, волновавший теперь Воронцова, заключался в следующем: как долго квартиранты намерены у него жить?
Вымыв посуду, он вернулся в гостиную и обнаружил там дежа вю: сын у окна, мать на диване. Оба молчаливые и неподвижные. Телевизор работал впустую, на экран никто не смотрел.
– Вера Ивановна, я пойду к себе, надо еще поработать, – объявил Воронцов. – Не буду вам больше мешать, располагайтесь здесь поудобнее. Постельное белье – в нижнем ящике комода и в спальне, в гардеробе. В комоде – банные полотенца и халаты, вы хозяйничайте здесь, я не буду мешать.
Он удалился в кабинет с чувством выполненного гуманитарного долга и ощущением неловкости. Казалось, события развивались странным, противоестественным путем. Словно родители опять насильно познакомили его с одной из их избранниц на роль невестки, а он снова оказался в нелепом положении жениха поневоле – боится обидеть родителей решительным протестом, но одновременно страшится проявить недостаточно отчуждения, чтобы раз и навсегда отвадить благовоспитанную дочь из хорошей семьи, наивно полагающую, будто он так же мечтает о брачных узах, как и она.