Побег куманики - стр. 30
«Я ведь зачем здесь живу, – сказал мне Мозес с полным ртом приторных альфахорес, – затем, что здесь тихо. Мне надо, чтобы тихо было. В больницах бывает по-настоящему тихо, люди сосредоточены на своих ранах, ссадинах и видениях, они почти не разговаривают.
Моя воля – лежал бы в больнице, пока все не напишу, что хочется. Но ведь не с коклюшем же лежать, с коклюшем долго держать не станут.
А психам можно. Для того я и псих».
декабрь, 1
О чем я думаю?
За вчерашний день меня стукнули дважды. До этого меня никто никогда не бил, даже брат. Хотя братья бьют, обычное дело. И в больнице меня не трогали, это я точно помню. Но здесь неземные правила. Наверное, потому, что сразу уйти все равно некуда. А когда придешь в порт, обида уже свернется темной кровью.
В первый раз – когда я споткнулся в дверях столовой, не заметив приклепанной стальной полосы на пороге, тележка с грязными салфетками задела метрдотеля, он развернулся и двинул мне по шее ребром ладони. Даже не посмотрел, кто там катит эту тележку.
Я мог оказаться лиловым потным детиной с ястребом выколотым между лопаток, или борцом сумо с бугристой шеей, ему было все равно. Petite connard.[36] Я броня тележку и ушел. Попросил Хасана за ней сходить потом Он сказал – ладно, но в последний раз. Привыкай, сказал Хасан, и мы пошли на бельевой склад за чистыми салфетками.
Тысяча салфеток на завтрак и тысяча на ужин.
Voila le the… Comme vous voulez… Ah, oui.
Про второй раз даже говорить неохота.
без даты
о чем я думаю? у всех свои покровители божественные есть, у всех: у воров и путников – меркурий со змеиным жезлом, у проституток – фаллоголовый приап, у дагонских колдунов – бледный лис йуругу, у сладострастников – иштар со стрелами, а у писателей нет никого, разве что скучноватый иоанн-богослов
и поделом
боги не покровительствуют тем, кто с ними разговаривает
декабрь, 2
Лукас не пишет уже три дня. От этого у меня горят губы и ноет затылок. Я послал ему открытку на рабочий адрес. Написал, что буду в Ла Валетте рано утром. Позавтракать с Лукасом. Зайти за ним часов в девять, когда уже открылись кофейни и отовсюду тянет горячей ванилью и шоколадной горечью. В понедельник он написал, что Сен-Джулиан – ужасная дыра, и чтобы я туда не ехал, а встретимся в порту, но мне это не нравится. Хочу увидеть его заспанным, хмурым, с приглаженными мокрой рукой волосами. На пороге его дома.
– А! приехал, – скажет он, – о черт, в такую рань. Проходи, выпей сока. – Или нет: – Погоди, – скажет он, – у меня бардак. Посиди тут, на веранде, я натяну штаны, и пойдем искать кофе с пирогами.