Побег - стр. 34
Положив голову на бок «Девы», я смотрю в ночное небо и наблюдаю, как мимо пролетает стайка луноперок. Маленькие и серебристые, они похожи на падающую на землю звездную пыль, и я, вопреки всему, не могу сдержать улыбку. В этом мире есть красота, даже если я не в силах до нее дотянуться.
И тут, будто одним своим взглядом я умудряюсь заразить это мгновение, одна из изящных пичуг со стуком падает на палубу.
Я пробираюсь к ней, поднимаю тельце на ладони и озираюсь, проверяя, не заметил ли кто меня. Уверенная в том, что нет, я несу птичку обратно в укрытие и разжимаю кулак.
Она не умерла, но близка к этому, крыло сломано, глаза стекленеют. Крохотная грудка вздымается и опадает, потрясение вот-вот ее убьет.
Я снова скрываю ее в ладонях, нежно, оберегающе, и закрываю глаза. Нелепо чувствовать свою ответственность, однако я почему-то переживаю. Не только из-за этой пичуги. Еще и за Линкс. За все. За жизнь.
Я желаю птичке выздоровления, загадав, что если она переживет подобное падение, то и я переживу то, что ждет меня впереди. Глупо, конечно.
Приближающиеся голоса заставляют меня вернуться с небес на землю, и я сую руку в карман, пряча птичку в безопасность как раз в тот момент, когда на палубу вываливаются двое, пьяные и громкие.
Это Бриггс и его более или менее постоянная любовница Удушка, получившая это прозвище за свою страсть сдавливать дыхательное горло. Вот бы она сейчас взяла и придушила Бриггса!
Надеюсь, они не заметят меня, однако удача куда-то смылась, потому что Бриггс останавливается и пихает Удушку.
– Гляди, кто там, – говорит он, слепляя слова в кашу. – Коротышка.
Удушка не так пьяна, как Бриггс, и не отвечает, хотя и лыбится на меня с нехорошим намерением.
Бриггс подходит к моему укрытию, и я встаю на ноги, все еще держа руку в кармане, чтобы обезопасить пичугу.
– Не пора ли тебе баиньки?
Спорить с ним не имеет смысла. Сейчас я мечтаю лишь о том, чтобы сбежать и не устраивать сцены.
– Ты… ты прав, – говорю я. – Позволь-ка мне…
Он тычет мне в грудь пальцами и толкает обратно.
– Эй, я с тобой еще разговариваю. – Взгляд его падает на надкушенную галету в свободной руке и загорается огнем. – Воровала продовольствие, верно?
Я пожимаю плечами, внутренне негодуя от подобного обвинения.
– Обед пропустила.
– Я голоден. – Он поворачивается к Удушке. – Хочешь есть?
Она молчит и только наблюдает, предвкушая нехорошее.
– Дай-ка сюда, – говорит Бриггс.
Речь идет всего лишь о дурацком кусочке, однако я отказываюсь уступать этому жалкому подобию человека.
– Нет.
Глаза его сужаются, и он с недобрым смехом поворачивается к Удушке: