По следам Франкенштейна и другие ужасные истории - стр. 34

Их окружили молодые люди, пользующиеся в Париже наибольшей известностью. Один из них был прославленный художник, другой только что выпустил очень яркую книгу. Здесь же был скульптор, суровое лицо которого, казалось, отражало его творения.

Рафаэль оглянулся. Он подумал: «Как же все это красиво!»

Всюду сияло золото и шелк. Тонкая чеканка бронзы при свете дорогих канделябров, с бесчисленным множеством свечей сверкала, разбрасывая лучи. Редкостные цветы изливали сладостное благоухание.

– О, как все изменилось! – со смехом проговорил Рафаэль. – Моя добродетель больше не согласна ходить пешком! Порог для меня – это моя убогая мансарда, потертое платье и долги швейцару. Ах, прожить бы в такой роскоши год! Даже полгода! А потом умереть! По крайней мере, я все изведаю, выпью до дна, поглощу тысячу жизней!

– Друг мой, – возразил слушавший его Эмиль, – богатство скоро наскучит тебе, поверь. Ты заметишь, что оно лишает тебя возможности стать выдающимся человеком.

– Прекрати! – воскликнул Рафаэль. – Я умираю от голода, сначала пообедаем.

Все со смехом уселись за стол, покрытой белоснежной скатертью, искрящейся, как свежевыпавший снег. Хрусталь сверкал, разбрасывая звезды. Блюда под серебряными крышками возбуждали аппетит. Лакеи разливали мадеру. Затем появилась первая перемена блюд. Ее сопровождали вина бордосские и бургундские. Лакеи наполняли бокалы поистине с королевской щедростью. Вторая перемена блюд оказалась еще более роскошной. Кое у кого бледные лбы покраснели, а у иных носы уже приняли багровый оттенок, щеки пылали, глаза блестели. Все ели и говорили, говорили и ели, пили, не остерегаясь обилия возлияний. Шампанское сменили ронские вина жестокой крепости. Начались лукавые тосты, бахвальства, дерзости. Все стремились щегольнуть, если не умом, то способностью состязаться с винными бочонками и бутылями. Кто-то пытался заговорить о политике.

– Нет, это скучно, прекратите, – крикнул Эмиль, – лучше передайте мне спаржу.

– Итак, выпьем за примитивность власти, которая дает нам власть над глупцами, – предложил Жан.

– И все-таки, Наполеон, по крайней мере, оставил нам славу, – прокричал морской офицер с трудом держа в руке позолоченный бокал.

– Ах! Слава – товар невыгодный, стоит дорого, сохраняется плохо, – произнес кто-то, сидящий с краю.

Все весело рассмеялись.

Всех охватила пьяная лихорадочная болтливость. Десертные вина добавили свой остро волнующий вкус и колдовские пары. Слуги внесли пирамиды всевозможных плодов. Сок тек по пальцам сидящих за столом, апельсины катились по полу. Теперь слова звучали невнятно, бокалы разбивались вдребезги, сборище молодых людей засвистело, запело, захохотало. Некоторые уже лежали, упав на мягкие пушистые ковры.