По ком звонит колокол - стр. 51

– Ты сама до этого додумалась?

– Нет. Что-то такое было у меня в мыслях, но Пилар мне это сказала прямо.

– Она очень мудрая.

– И еще, – совсем тихо сказала Мария. – Она велела сказать тебе, что я не больна. Она в этом разбирается и велела тебе это сказать.

– Она велела тебе сказать это мне?

– Да. Я с ней говорила и призналась, что люблю тебя. Я тебя полюбила, как только увидела сегодня, и я любила тебя всегда, хоть и не видела раньше, это я и сказала Пилар, а она сказала: если я решусь рассказать тебе все, обязательно сказать и то, что я не больна. И еще одно она мне сказала давно, сразу после поезда.

– И что же это?

– Она сказала, что с человеком нельзя сделать ничего плохого, если, если это против его воли, и что если я кого-нибудь полюблю, все плохое уйдет. Я ведь тогда хотела умереть.

– Она правду сказала.

– А теперь я рада, что не умерла. Я так рада, что не умерла. Ты и правда сможешь меня любить?

– Да. Я уже люблю тебя.

– И я смогу быть твоей женой?

– При том, чем я занимаюсь, мне нельзя иметь жену. Но сейчас ты моя жена.

– Раз я стану ею, то и всегда буду. А сейчас я – твоя жена?

– Да, Мария. Да, мой крольчонок.

Она тесно прижалась к нему, стала искать его губы, нашла, прильнула к ним, и он всем телом почувствовал ее, свежую, новую, гладкую, юную и прекрасную этой своей жгучей прохладой, даже не верилось, что она действительно здесь, в его спальном мешке, привычном и знакомом, как одежда или обувь, как чувство долга.

– Ну, тогда давай скорее сделаем то, что нужно, чтобы все те, другие, сгинули.

– Ты хочешь?

– Да, – сказала она почти сурово. – Да. Да. Да.

Было холодно, и Роберт Джордан спал глубоким сном. Пробудившись среди ночи, он потянулся и почувствовал, что девушка рядом: свернувшись клубочком где-то внизу, она дышала легко и ровно; от холода, от казавшегося твердым неба, утыканного острыми звездами, от леденящего ноздри воздуха он спрятал голову в уютное тепло спального мешка и поцеловал ее гладкое плечо. Она не проснулась, и он, повернувшись на бок, спиной к ней, и снова высунув голову наружу, в холод, полежал еще какое-то время с приятным ощущением пронизывающей тягучей усталости во всех мышцах и осязаемой радости соприкосновения тел, а потом, вытянув ноги, насколько позволяла длина мешка, опять мгновенно провалился в сон.

Когда он проснулся на рассвете, девушки уже не было. Он сразу понял это, протянув руку и нащупав нагретое ею место в мешке. Он посмотрел на вход в пещеру и увидел иней, оторочивший края закрывавшей его попоны, и тонкую струйку серого дыма, просачивавшуюся в расщелину скалы, – значит, огонь в очаге уже разожгли.