По, Бодлер, Достоевский: Блеск и нищета национального гения - стр. 3

Действительно, по словам По, он ввязался около 1829 г. в донкихотскую авантюру, приведшую его в Петербург из-за того, что Джон Аллан отказался выплатить за приемного сына долг чести: строго говоря, речь идет о карточных долгах недоучившегося студента Виргинского университета, сумма которых приближалась к двум тысячам четыремстам долларов[9]. Эта деталь тоже была истинной правдой. Более того, По бежал из семьи Аллана не только с позорным клеймом сомнительной, темной личности, но и с острым желанием исчезнуть из жизни близких. Правда, скрывался он от них отнюдь не в романтическом морском странствии, как они сначала подумали[10], отнюдь не в героической экспедиции к далекой и вольнолюбивой Греции, как он сам придумал позднее, а в рядах армии Соединенных Штатов, куда завербовался 26 мая 1827 г. на пятилетний срок под именем Эдгара А. Перри, как будто вычеркнув имя собственное По из реальной действительности. Словом, создается такое впечатление, что «петербургская повесть» была призвана сохранить в тайне некий неблаговидный эпизод в реальной жизни писателя или по меньшей мере что-то такое, что могло показаться таковым в глазах других людей. Иначе говоря, представляется, что поэту как будто хотелось стереть из своей и чужой памяти эти армейские месяцы, которых он мог стыдиться: во всяком случае, еще в юности он всерьез полагал, что в глазах Аллана его добровольная солдатчина была «позором и бесчестьем». К началу 1840-х гг., когда сочинялся «Меморандум», По крепко задумывался о своей публичной писательской репутации, вот почему ему так хотелось, чтобы его стихи появились в антологии «Поэты и поэзия Америки», которую собирал Гризуолд: собственно, для этого литературного дельца, знавшего толк в рекламе и понимавшего цену красного словца, он и присочинил к своей жизни историю про греческую революцию и русские приключения, даже не подозревая, как вольно обойдется с невинной небылицей тот, кому доведется стать его закадычным недругом и душеприказчиком-фальсификатором. Вместе с тем к этому времени сам По вполне был способен счесть грубые солдатские будни недостойными образа обедневшего аристократа и джентльмена, под которым он старался скрывать свои социопатии в литературных кругах Филадельфии, вот почему он набросил на них завесу таинственной истории, якобы приключившейся с ним в Петербурге.

Вместе с тем можно предположить, что в этом автофикциональном жесте было нечто более сокровенное, нежели социальная маскировка незадачливого эстета. В самом деле, если вновь вернуться к петербургскому эпизоду «Меморандума», то можно заметить, что он включен в более сложное повествование, структурно соответствующее исповеди «блудного сына»: в начале речь идет о бегстве из отчего дома, затем следует рассказ о героических злоключениях в Петербурге, из которых его вызволяет полномочный представитель Отечества (тот же отец), после чего упоминается известие о смерти матери; и завершается скороспелая легенда поступлением в славный Вест-Пойнт, престижную военную Академию, заветный диплом которой мог бы обеспечить возвращение чаемой отеческой благосклонности. Подобная интерпретация могла бы подыграть фрейдистским трактовкам жизни и творчества По в духе Мари Бонапарт, зацикленным на фигурах Матери, Отца, тесного кровосмесительного семейного круга, из которого никому не дано вырваться