Пляс Нигде. Головастик и святые - стр. 6

Я чихнул.

– Будьте здоровы! – сказали пограничники.

Они всё ещё были здесь и смотрели на меня с любопытством: как дети на сову. Бедные дети, на целый год лишённые компьютерных игр, отправленные злыми генералами в страшные ебеня без интернета, где приходится долго бродить среди скал, пока найдёшь хотя бы одну палочку сотовой сети.

– Хотите курить? – спросил я.

Они радостно кивнули. К счастью, у меня был табачный запас, который я разделил с ними по-братски: полпачки оставил себе, две непочатые отдал. Юноши сразу перестали делать строгие лица, задымили, расслабились и выболтали свою мечту заветную. Всем троим хотелось трахнуть дочь конокрада из Кош-Агача, 17-летнюю блондинку, помогавшую своему отцу тырить и угонять в Казахстан лошадок. А там их рубят на колбасу. Девчонка – огонь, месяц назад они её чуть не сцапали, когда она вечером купалась в реке, но сучка не растерялась, прыгнула на коня, как была – мокрая, и с гиканьем ускакала в горы, пока преследователи форсировали водную преграду на своём “газике”-69. Зато им досталось нижнее бельё нарушительницы государственной границы. Интересно, как они разделили на троих этот боевой трофей?

– Так вы, значит, на машинке тут разъезжаете?

– Ага, за скалой припарковались, чтобы вас не спугнуть. Думали, а вдруг вы – шпион или террорист, и тогда нам увольнительную дадут.

Увольнительная давала им шанс на встречу с блондинкой. Но даст ли блондинка? Вот в чём вопрос. Сомневаюсь, чтобы дочь конокрада соблазнилась такими неромантичными обормотами. Форма сидит мешковато, дизайн не от Hugo Boss, и содержание так себе – прыщи да сперма. Конечно, я был сердит на них за то, что своим дурацким появлением они спугнули мысль, сбили тонкие настройки повествования.

– Извините, ребята, что я не тот, кто вам нужен.

– Да ладно, фигня. Другого поймаем. Спасибо за сиги. Хотите, подвезём в деревню?

– Нет, я, пожалуй, ещё немного подожду своего мертвеца.

– Тогда идите на ту сторону, а мы вас здесь, типа, не видели.

Эти слова почему-то неприятно кольнули: как будто шёл мимо зеркала, бросил взгляд, а там – никого. Писатель-невидимка на берегу волшебного озера, не знающий, чем закончить повествование, как придать товарный вид случайным фактам чужой биографии. Время вышло, редактор спрашивает: как у нас дела? Насколько приятнее воображать готовый текст, чем писать его на самом деле, чувствуя холодок дедлайна, и понимая, что сегодня тебе совершенно нечего сказать!

Ладно, на чём я остановился?

Нагрузив телегу картинами, Гуркин выезжает за границу – в Монголию, прибившись для безопасности к отряду знакомых партизан, по дороге объясняя жене и детям, что движет им не страх лично за себя, а мысль о том, что весь его труд может пострадать во время этой неразберихи от тёмной народной массы. Жена и дети покорно бредут рядом с телегой, где для них нет места, и тревожно гадают, куда лежит их путь.