Плещущийся - стр. 8
– Ну, так эта… тяжко жить на свете пионэру Пете, – заискивающе заглядывая в глаза, начал молодой коллега свою привычную песню.
Логунов сам вчера выпил изрядное количество дешевой водки и испытывал похожие муки, а потому был не против похмелиться, но положение обязывало.
– Да ты достал уже, как выходной так ты с утра у меня тут пасёшься. Я тебе чё, алкомаркет? Ты совсем уже алкашом стал конченным или чё? Я тебе сколько раз говорил, подвязывай бухать?
– Костян, ну чё ты начинаешь, – Серега старательно изображал вину и покорность, прекрасно понимая, что никакого конфликта тут нет. Речь Логунов двигает по установившейся привычке и сейчас его тирада пойдет на спад.
Действительно, спустя минуты три отчёта Сереги за все его прегрешения, Костян успокоился, перевел дух и уже мирным тоном, почесывая волосатый живот, продолжил:
– Твое счастье, что у меня у самого башка трещит. Принес с собой?
Вопрос был задан без особой надежды. У Сереги денег практически не бывало, он и так постоянно занимал у Костяна. Но нужно признать: пока что Щавелю удавалось отдавать долги с получки хотя бы своему коллеге.
Получив заведомо очевидный ответ, Логунов дежурным тоном пожурил младшего товарища еще и за любовь к халяве, но всё же пригласил на кухню. В маленькой комнатке по одну сторону тесно прижались друг к другу мойка, стиральная машинка, напольный сервант и газовая печка на четыре конфорки. С другой стороны стоял кухонный стол с желтой клеенчатой скатертью. За него и уселись коллеги. Тесть Костяна гнал самогон, и у того всегда было в достатке прозрачной жидкости с характерным запахом в трехлитровых банках.
Глотая слюну, Серега наблюдал, как его товарищ достал из серванта два стакана, а из холодильника неполную литровую пластиковую бутылку с самогоном, кастрюлю с компотом, слегка пожухлый желтый болгарский перец, открытую банку консервированных бычков в томате. Также достал черный хлеб из хлебницы. Ёрзая на стуле, Гоменюк терпел, пока Костян разливал пахучую жидкость по стаканам. Логунов только открыл рот, чтобы сказать какой-нибудь приличествующий ситуации тост, но Серега уже схватил свой стакан, стукнул им по Костиному, выпалил: «Быть добру!» – и вылил содержимое себе в рот.
Мир сразу же перестал быть прежним, будто Щавель стал Нео, которого подключили к Матрице. Серега любил это состояние. Состояние, когда погружаешься в сказочную перину, в которой тепло, в которой собеседники интересны, в которой все дамы – прекрасны, в которой Серега остроумен и находчив, в которой царит только тепло, добро и любовь. Серега по жизни был неконфликтным человеком, а в состоянии опьянения ему хотелось любить весь мир, хотелось гладить и чесать всех собак на своем пути, кормить их какими-то сосисками, хотелось говорить комплименты дамам и дарить им цветы. Хотелось помогать бабушкам переходить дорогу, хотелось обнимать хмурых людей и говорить им, что жизнь прекрасна и не стоит быть таким хмурым в такой прекрасный день! Хотелось совершать добрые благородные поступки, за что люди будут благодарить Серегу, уважать и восхищаться им. Естественно, это все хотелось делать, не вставая из-за стола, где стоит вожделенная бутылка с жидкостью. С той самой жидкостью, которая делает этот мир уютней, терпимее, теплее и чище.