Плавни - стр. 5
Диалог прервал вошедший в парикмахерскую сотрудник местной газеты «Шаги к коммунизму» Евгений Васильевич Ковалев – человек стройный, средних лет и высокого роста; на нем были отутюженные белые брюки и легкая льняная сорочка с короткими рукавами; черную шевелюру газетчика с правого бока уже серебрила седая прядь, что усиливало важность и солидность Евгения Васильевича, а всегда серьезные карие глаза выдавали в нем постоянную работу ума и ослабленное чувство юмора.
Ковалев был взволнован и хмур, и Рубинштейн, человек чувствительный и неравнодушный к страданиям ближних, искренне вздохнул про себя: «Что ж это за личная жизнь, если человеку уже в такой ранний час плохо?»
Намыливая щеки Ковалева, участливо спросил:
– Женя, что – опять осложнения на Ближнем Востоке?
Ковалев в ответ что-то невнятно проворчал, и парикмахер, будучи человеком деликатным, застыдился своего нетерпеливого желания, подняв для приличия меж– дународную тему, обсудить с газетчиком главное – судьбу прутских плавней (он уже сочинил витиеватую фразу, с которой собирался завязать об этом разговор: «Женя, – вертелось на языке Рубинштейна, – что нового говорят в высших сферах о нашей святыне?»).
…А Ковалеву было не до вопросов парикмахера. Он размышлял над разговором, случившимся два часа назад (этот разговор, а не очередная ссора с женой, как было предположил Рубинштейн, и был причиной его плохого настроения).
Ранним утром – свет нового дня едва обозначился на востоке – Евгений Васильевич бежал трусцой по пустым, еще погруженным в плотный мрак улицам. Был он по пояс гол, в длинных шортах и старых кедах, надетых на толстые шерстяные носки; лоб прикрывал длинный пластмассовый козырек, резинка козырька стягивала на голове мокрые от пота волосы. Неслышно касались тротуара старые резиновые подошвы; глубоко и жадно дышала остывшим за ночь воздухом грудь…
В последние годы Ковалев испытывал глубокую неудовлетворенность жизнью – душу терзали постоянные разлады с женой Екатериной Ивановной, женщиной на редкость ленивой и глупой. Когда-то учившаяся медицине, она теперь целыми днями сидела на скамейке во дворе дома, где жила с мужем в двухкомнатной квартире, и колупала палочкой землю. На вопросы соседей, почему она не устроится на работу, Екатерина Ивановна объясняла: «В высшем обществе жены не работают».
Весной Евгений Васильевич совсем было собрался уйти из дома. В маленький кожаный саквояж, в котором, по семейному преданию, еще дед Ковалева, генерал, врач царской армии, возил по манжурским сопкам свои медицинские инструменты, он сложил опасную бритву, смену белья, зубную щетку и рукописи неоконченных произведений. И ушел бы через минуту, если бы на пороге квартиры вдруг не появилась Екатерина Ивановна. Увидев мужа с саквояжем в руках, она сразу все поняла и поступила так, как в таких случаях обычно поступают женщины, в роду которых никогда не было генералов: тяжелыми шагами подошла к мужу и влепила ему звонкую и унизительную оплеуху. И намертво заперла двери.