Плач третьей птицы: земное и небесное в современных монастырях - стр. 33
Разбойники, пришедшие ночью грабить обитель преподобного Антония Сийского, увидели многочисленную вооруженную охрану, которой, разумеется, на самом деле не было; это теперь некоторые монастыри кроме хорошо оплачиваемых казаков держат свору свирепых собак, да еще на ночь выпускают их за ограду, они кусают, пугают и напрочь отвращают от религии случившихся прохожих; между прочим, Маконский собор архиереев в Бургундии (585 г.) запретил епископам, попирая правила христианского гостеприимства, охранять свои дома собаками{99}.
Труд в поте лица определен всему человечеству как обязанность, послушание, епитимия.
Вся суть монашеских трудов именно в мотивации, отличной от хозяйственной этики, принятой в миру, где целесообразность и количество труда измеряется результатом, выгодой, эффективностью. Не для достижения слепой покорности, как нынче, древние старцы благословляли иногда нарушать законы агротехники; они учили делать христианское дело в глубоком презрении к конкретной пользе, воспитывали правильное, православное отношение к труду и считали эту цель важнее забот об урожае. Монашество, как заметил о. Георгий Флоровский, создало особое богословие труда.
Авва Зосима, тот самый, напутствовавший Марию Египетскую, повествует об испытании, которому некий старец подверг брата – образцового огородника: он вырвал и истребил все овощи. Когда на грядке остался один корень, хозяин невозмутимо предложил: оставь, отче, сделаем угощение. Старец просиял, довольный: теперь вижу, ты раб Божий, а не раб овощей!{100}
Соблазн подсчитывать прибыли и строить новые житницы{101} существовал всегда; к тому же нас как-то постепенно, без боя, захватила протестантская мораль успеха, в соответствии с которой бедность, в том числе и бедность монастыря, свидетельствует о глупости, нерасторопности и лени, а не о благородном стремлении к бескорыстию, простоте и свободе. Между тем преподобные Корнилий Комельский, Антоний Сийский, Дионисий Глушицкий, Авраамий Городецкий покидали основанные ими обители с наступлением стабильного материального благополучия; уходили не потому, что искали нищеты, а потому что ощущали ослабление благодати. Ибо, как формулировал Ломоносов, что прибавится в одном месте, то отымется в другом.
С точки зрения идеала богатый монастырь – такой же нонсенс, как богатый монах. Притом, если, скажем, приверженцы преподобного Иосифа Волоцкого в полемике с нестяжателями выдвигали аргумент о милосердии и помощи бедным, то теперь и в оправданиях нет нужды, т. к. нестяжателей не слышно. Преподобный Нил Синайский уже в V веке осуждал увлечение монахов земледелием, торговлей и всякими приобретениями с целью увеличить приятность жизни