Плач богов - стр. 83
Хоть её тогда и накрыло очередным приливом жгучего жара, частично ослепив и оглушив (едва не растворив в себе, как песочную фигуру, на крошечные гранулы-песчинки), но она удержалась, не отшатнулась и не закрыла глаз. И едва ли это было обычным любопытством или желанием рассмотреть получше то, что не получилось сделать в той же мужской бане. Отголосками пережитого в первый раз страхов больше не притапливало. Это был иной род волнения, не менее сильный, но более чувственный. Жар, который разливался по крови и костям обволакивающими искрами необъяснимых ощущений, вязкой и густой патокой наркотического онемения. Он уже в ней тлел до этого, когда она не могла отвести взора от мускулистого торса мужчины, от живого образа мифического божества, чьё первозданное совершенство не способен был передать ни один художник или скульптор. И он заполнил её физическим вторжением изнутри, опустившись к животу раскалённым шаром, заискрив-засвербев и зацарапав наливающимся гнётом острой истомы. Именно истомы – мучительного томления и… физического притяжения к запретному, к тому, что нельзя трогать. Да что уж там… На это нельзя даже смотреть!
Но она смотрела! Снова! Не осознавая, что перестала дышать и что… ей нравилось на это смотреть.
- Ну, так что?.. Моё предложение всё ещё в силе? Демонстрация мужского рукоблудия во всей красе, хотя для более лучшего эффекта мне бы не помешал вдохновляющий на это стимул. – небрежным жестом правой руки он полностью вытащил и приподнял споднизу далеко немаленький фаллос, хоть и мягкий, точнее, вялый, но так и не вместившийся полностью в его ладони. И почему-то от этого движения у Эвелин ещё сильнее и неожиданней заныло внизу живота, скорее напугав её собственной реакцией на увиденное, чем испугавшись самим увиденным. Ибо, как ни крути, это выглядело во истину прекрасным и могло заслуженно называться естественным, если бы не считалось запретным и аморальным в нынешнем цивилизованном обществе.
И, судя по сдержанным охам-ахам Валери и Клэр, подобный эффект испытанных ощущений пережила не одна только Эва. А он во истину оказался ошеломительным и пробирающим насквозь. Будто чувствовалось каждое движение мужчины, как своё собственное или на физическом уровне, словно не его пальцы скользили по подвижной и очень светлой коже мягкого ствола, намеренно оттягивая её сморщенный край с более гладкой и блестящей головки, о существовании которой до этого никто из трёх девушек не знал и не догадывался. Может поэтому и шоком вскрыло неожиданно глубоким, буквально пронзительным, почти резанувшим сильной пульсацией всё там же – внизу живота… между сжатыми бёдрами.