Питомцы апокалипсиса - стр. 35
Ну, молодец, Мана.
Ее твердый кулак вдавился мне в щеку, в губы. Ее железные бедра сдавили мои ребра. Ее звонкий голос ударил по барабанным перепонкам:
– И меня, меня ты тоже хочешь забыть?
Я никак не мог ответить, разве что поцеловать ее кулак.
– Мы же будем заботиться друг о друге и там, на Земле?
Нет, мне не нужна еще одна сестра. Даже не проси. Я не хочу подвести еще кого-то так же, как Лену. Только не снова.
Но этого я не сказал. Я сказал: – М-м-м-м-м.
– Скажи же что-нибудь!
М-м-м-м-м.
Она убрала кулак с моих губ.
Ее темное лицо близко нависало над моим, но Мана наклонилась еще ближе. Лысые деревья и пасущиеся бронекрылы спрятались за гордым тонким носом, за почти черными глазами под черными изогнутыми бровями, за резким ртом, который дышал мне на ресницы сухим жаром тропической Амазонии.
Мана прошептала: Скажи.
Ее длинные волосы дрожали вокруг наших лиц, наших глаз. Я протянул руку к кудрявому черно-кофейному завитку, но коснулся прямого черно-алого локона. Мои пальцы вздрогнули и заскользили дальше. Там, где они проходили, перебирая завиток за завитком, волос за волосом, волнистые пряди выпрямлялись, а кофейный оттенок алел. Просто магия.
У самых смольных корней я остановился, а потом погладил лицо Маны. Она не отшатнулась, только покраснела. Под кончиками моих пальцев кожа на ее щеке посветлела, горячий румянец превратился в холодный голубой сапфир. Скула заострилась и пронзила сквозь пальцы мое сердце.
Мана полуприкрыла веки. Из-под длинных ресниц на меня посмотрело непроницаемое золото с вертикальными черными полосками.
Я отдернул руку.
С Юлей в мыслях я не могу коснуться лица другой девушки. Неважно, к чьей щеке я прижмусь щекой, чьи губы поцелую, в чьи глаза влюблюсь. Дурацкой «сыворотке» все это неважно.
Не дай бог я вернусь на Землю, вырасту, женюсь, мы заведем собаку, кошку, еще одну собаку взамен первой сбитой мусоровозом, нарожаем детей, вырастим из них нобелевских лауреатов и президентов госкорпораций, состаримся, и вот на склоне лет с женой встречаем рассвет, покачиваясь рука об руку на креслах-качалках на скрипучих половицах дачной веранды, а я поворачиваюсь и все так же вижу вместо лица жены бледно-голубой сапфир с двумя золотыми пуговицами. Все так же весь горю от нечеловеческого апатичного взгляда за толстыми стеклами очков моей жены. И моему глухому вислому правому уху все так же слышится на мелодичном эльфийском: «Стас расчешет волосы» вместо резкого: «Дорогой, подай-ка мои зубы, вон там – на тумбе, в стакане».
– Скажи, – прошептала Мана. – На Земле ты найдешь меня и не позволишь больше ни одному ножу коснуться моей кожи?