Питер. Дневник - стр. 8

–||—

До вписки мы дошли не сразу. Долго ходили кругами, всё как мы любим. Я даже не пыталась встревать в процесс ориентирования, можно даже сказать, что мне, в общем-то, было всё равно, где мы и куда идём. Я почему-то думала о доме, но не так, чтобы я хотела в нём оказаться, а скорее о том, почему не хочу. Питер не был мне роднее, чем Тамбов, хоть здесь и можно взять пива в 2 часа ночи, при этом душевно поболтав с продавщицей. Нет, было что-то другое. Я понимала, что эта поездка вызвана не столько желанием приехать в Питер, сколько желанием уехать из Тамбова. А почему, не понимала. Разве что за эти сутки меня особенно порадовала именно поездка в поезде. Это как бы «между». Это не место, не статичная вещь. Там нет ни одной проблемы, которые, так или иначе, возникают, в каком бы городе ты ни был. В дороге есть только дорога. В дороге мне спокойнее всего.

К середине ночи мы всё-таки дошли до квартиры. Вяло переоделись. Первой завалилась спать Жучка. Выпь же, казалось, была бодра и готова продолжать веселье хоть до самого утра. Моё состояние можно было оценить как нечто среднее, поэтому я согласилась выкурить с ней ещё по одной сигаретке перед сном. Мы засели на той самой скамейке, которая приглянулась нам ещё днём. Закурили. Сначала говорили о чём-то отвлечённом, потом перешли на творчество и в итоге – на творчество конкретно моё. Я начала рассказывать задумку своего, как мне казалось, особо эпичного произведения, и, возможно, меня бы не так сильно занесло, если бы Выпь не поддерживала моё воодушевлённое повествование одобрительными репликами и горячими кивками головы. Когда мы всё-таки решили, наконец, отправиться на боковую, на улице заметно рассвело. Начинался рассвет. Выпь снова, уже в который раз за эти сутки, встрепенулась (где только силы берутся): полезли, говорит, на крышу. Ок. Ночь была безнадежно потеряна, в том плане, что спать мы так и не легли, почему бы и нет. Я предчувствовала, что раньше полудня мы уже не встанем, и половина дня пройдёт мимо нас. Так что встретить рассвет на питерской крыше – довольно неплохая идея. Впрочем, все эти унылые и расчётливые размышления – лишь следствие дикой усталости. Вряд ли Выпь хоть на секунду о чём-нибудь подобном подумала, невозмутимо взлетая по лестнице вверх, к выходу на крышу. Я иногда завидую тому, что сомнения её, кажется, никогда не терзают.

Чердак был перегорожен вдоль метровой кирпичной кладкой, и поперёк него вкось стояли деревянные балки, тут и там валялись непонятные куски строительных материалов. С той стороны, на которую мы выбрались, были лишь маленькие, висящие в полутора метрах от пола, окошечки, поэтому Выпь отправила меня за перегородку выяснить, сможем ли мы выбраться на крышу с той стороны чердака. Сама же она осталась на месте. Таскать её с собой зазря было негуманно и непрактично. Пробираясь сквозь леса и пни, я набрела на небольшой проём, который вёл к лестнице, выходящей в небо. Вернулась за Выпью. Вместе мы снова проделали тот же путь, ещё один подъём и ступили на покатую, но устойчивую железную поверхность. Ржавчина хорошо сцеплялась с подошвами ботинок, однако из-за того, что у крыши не было бордюра, было немного не по себе, уже не беря во внимание то, что мы были довольно пьяные и не спали вторые сутки. Выпь, как и всегда, предоставила волноваться мне, смело перешагивая с одной полосы железа на другую. Я попросила её не ходить, а сесть тут же у вылаза, дабы мне было спокойнее. Наконец мы устроились, открыли ещё одну бутылку вина, прихваченную с собой на автомате. Дома были невысокими, расстояние между ними – небольшим, и можно было представить, что мы – две капли росы на кончике травинки. Над каменным лугом медленно поднималось солнце.