Письма, 1926-1969 - стр. 3

Прежде чем его мечта исполнилась, прошло еще полтора десятилетия – время эскалации разочарования. В Гейдельберге Ясперс все еще «наивно» (383) надеялся на политический поворот. Когда была основана Федеративная Республика, он возлагал надежды на Аденауэра, внешней политикой которого не уставал восхищаться на протяжении многих лет. Он ненавидел Spiegel за «коррумпированность» (316) и «нигилизм» (319), поддерживал доктрину Хальштейна и был готов на все ради спасения Берлина. Но все еще придерживаясь подобных убеждений, внутренне он почти полностью изолировал себя от ФРГ. Уже в 1949 году Ясперс пишет, что «к этим немцам мы не имеем никакого отношения» (83), а в 1952-м: «в политическом смысле – не являюсь „немцем“ (по паспорту – разумеется, но не испытываю по этому поводу удовольствия)» (138). Позже он решительно борется против «поддельной свободы» (300), против иллюзии воссоединения, а в 1961-м утверждает: «Я бы голосовал за СДП, но не имею права» (296). Аденауэр в его глазах стал «по существу, ничтожеством» (300), а Республика – «средоточием коррумпированной партийной олигархии» (316), в конце концов, помимо рискованных предложений о сдаче Берлина, он приходит к отказу от «фундаментального представления о Германии, на котором основывается Федеративная Республика» (376). В то же время он опубликовал и свои «мечты о Германии»: работу «Куда движется ФРГ?» Мечта стала кошмаром.

Остается лишь предполагать, насколько сильно на эти колебания повлияли Ханна Арендт и Генрих Блюхер, антинационалист par excellence. Ханна Арендт достаточно рано говорит, что во время войны не хотела вспоминать «ни о чем, связанном с Германией» (39), кроме учебы у Ясперса. Но, вероятно, кроме страха перед возвращением в Германию, в ней жила и надежда на то, что «первая нация, которая погибла как нация» (57), может открыть новые перспективы для европейской политики. Поездки в Германию в 1950-е, очевидно, обернулись разочарованием. Она пишет Ясперсу о том, что в стране царит атмосфера «недовольства», «со злорадством люди тайно надеются, что все пойдет прахом… полны ресентимента по отношению ко всему и ко всем» (254). Уже в 1952-м Ясперс жаловался Генриху Блюхеру, что ей все «безразличнее» становится Германия, но ему «до этого пока далеко» (129). И еще в 1959-м ее безразличие его «ранит» (253). К началу 1960-х она утратила надежду. «Так называемая республика ничем не отличается от предыдущей» (311). Аденауэр «может мириться лишь с собственными ставленниками» (318). Она высказывается в пользу «нейтралитета Западной Германии» (263), считает, что Берлин потерян (243, 297), и убеждена, что закат ФРГ «уже предрешен» (377). При этом она считает, что все процессы «продолжаются автоматически, никакой заинтересованности» (408). Автоматический упадок казался ей менее опасным, чем упадок в результате действий коррумпированной политической администрации. Все это привело к принятию окончательного решения – полному отречению от немецкой политики.