Пираньи Неаполя - стр. 34
Николас принес пистолет домой. Спрятал его в трусы раскаленным стволом книзу. Спокойно прошел по коридору, выложенному белой и зеленой плиткой. Отец ждал его в столовой.
– Давай ужинать. Мать придет поздно.
– Ага, щас.
– Что за “щас”! Как ты разговариваешь?
– Как умею.
– Пишешь ты лучше, чем говоришь.
Отец в клетчатой рубашке сидел за столом, наблюдая за собственным сыном, как за чужеродным созданием. Столовая была небольшой, но аккуратной, можно сказать, оформленной со вкусом: простая мебель, красивые бокалы за стеклом буфета, керамическое блюдо из Деруты – трофей, привезенный из поездки в Умбрию, – где обычно лежали фрукты, скатерть с рыбками и выцветший коврик на полу. Немного перестарались с освещением, но так уж вышло. Мена хотела, чтобы в доме было много света, отцу же было все равно. Книги стояли на полках в коридоре, ведущем в гостиную.
– Позови брата, и идите за стол.
Николас, не двинувшись с места, заорал:
– Кристиан!
Отец досадно поморщился, но Николас не обратил на это внимания. Слегка убавил громкости и снова позвал брата. Прибежал Кристиан – в шортах, белой рубашечке, на лице широкая улыбка – и тут же уселся за стол, с шумом придвинув стул.
– Эй, Кристиан, знаешь же, что мама ругается. Поднимай стул, а не волочи его.
Кристиан приподнял стул вместе с собой, во все глаза глядя на брата, стоявшего неподвижно, как статуя.
– Может, ты сядешь, синьор Щас? – отец приоткрыл кастрюлю. – Я приготовил макароны со шпинатом.
– Макароны со шпинатом? Это что? Низида?
– А ты откуда знаешь, что едят в Низиде?
– Знаю.
– Он знает, – эхом повторил братишка.
– А ты помолчи, – сказал отец, наполняя тарелки, и старшему: – Сядь, пожалуйста!
И Николас сел перед тарелкой с макаронами и шпинатом, с китайским пистолетом в трусах.
– Что делал сегодня? – спросил отец.
– Ничего, – ответил Николас.
– А кто с тобой был?
– Никто.
Отец замер с вилкой у рта:
– Интересно, что значит “ничего”? И кто такие эти “никто”? – Он посмотрел на Кристиана, как будто искал у него поддержки, но тут вспомнил, что оставил на плите мясо, и убежал на кухню. Оттуда донеслось бормотание: – Никто! С ним был никто! Он же ничего не делает, понятно вам, ничего. А я пашу как проклятый на это ничего. – Последнюю фразу он повторил, внося в столовую на блюде дымящееся мясо: – Я пашу на это ничего!
Николас пожал плечами, он сидел и рисовал узоры вилкой на скатерти.
– Ешь давай, – сказал отец, увидев, что младший уже опустошил тарелку, а старший ни к чему не притронулся.
– Ну, что ты делал? В школе был? А в школе никого не было? По истории тебя спрашивали? – Он сыпал вопросами, а Николас сидел с выражением любезного безразличия, как иностранец, не понимающий язык.