Петербург. История и современность. Избранные очерки - стр. 11
По мнению искусствоведа Г. З. Каганова, «самый звучный и популярный» псевдоним Петербурга – Северная Пальмира. К широко известным трактовкам данной идентификации, возникшей во второй половине XVIII века, исследователь добавляет еще один важный смысл. Он полагает, что продолжатели дела Петра были увлечены идеей города, созданного одним героическим рывком, новой столицы, которая может сразу войти в историю и навсегда остаться в ней, ничем не уступая городам, враставшим в нее сотни и тысячи лет. Казалось, что если уж в гибельной сирийской пустыне удалось разом построить прекрасную Пальмиру, то на Неве тем более получится. «Тут не принималось во внимание, что историческая Пальмира возникла не на пустом месте и развивалась много веков. <…> Важны были не столько достоверные факты, сколько яркий образ».[7] Однако нельзя согласиться с мнением Каганова, когда он утверждает, будто «к 1840-м гг. обществом было отвергнуто само представление о возможности искусственной однократной имитации долгого исторического процесса»,[8] а идеал античной Пальмиры окончательно потерял всякую актуальность. Стремление «загнать клячу истории», «сделать сказку былью», гигантским скачком преодолеть многовековую отсталость – все это с новой силой актуализировалось в XX веке. Модифицированный образ Пальмиры вновь и вновь воодушевлял строителей социализма в отдельно взятой стране.
Еще одной популярной идентификацией Петербурга остается псевдоним Северная Венеция, поддерживаемый очевидным подобием этих двух городов. Их сближают мерцающая вода каналов, иллюзорность города, зеркально отраженного в водах, свойство Венеции и Петербурга провоцировать мистические настроения, само противостояние городской тверди и водной стихии, постоянно готовой потопить Петербург и поглотить Венецию…
Г. З. Каганов рассматривает шесть смыслов этого псевдонима Петербурга.[9] «Самый первый смысл был и самым конкретным: „Северная Венеция“ означала просто Амстердам». Именно так в XVII веке называли главный город Голландии. Венеция и Амстердам оказались как бы синонимами, вместе составляя образец, которому следовал Петр Великий. Второй смысл: город-остров среди моря. Третий смысл – не физическое подобие, а художественный образ Венеции. Изображения Петербурга в графике и живописи al modo di Venezia возникают с середины XVIII века и достигают вершины в творчестве Ф. Алексеева, получившего «титло русского Каналетто». Четвертый смысл – теснота городской застройки. Ссылаясь на Теофиля Готье, Каганов полагает, что «не величие, а уют и интимность, не широкий простор Невы, а тесные внутренние проезды и узкие городские речки, прорезающие каменное тело города, – вот что в середине XIX века создает сходство с Венецией и ценится выше всего».