Пёстрые рассказы - стр. 4
Прийти, – молча, неслышно очутиться рядом, и тонко продуть слежавшиеся виточки волос, точно пёрышки у нахохлившегося птенца…
ВСТРЕЧА
Странно. А ведь была. Была если не любовь, то хотя бы игра в неё. Совершенно серьёзная…
Встречаю. (Год? Два? Не помню. Да важно ли?). – Сокурсник. Стоит рядом с ней. (Или показалось? Но пусть – сокурсник).
– День добрый (Я).
– А-а… здравствуй… (Она).
Я – в черных очках. Броня. Смотрю. Долго и нагло. Смущая Сокурсника. Заставляя его отвернуться и отойти на положенные приличием три-четыре шага. Смешно.
Как порядочные.
Пальто. Шикарный (на вид), пышный (или – пышущий. Впрочем, неважно как
пи-шущийся) воротник. Меховой. Сейчас – с-меховой. С мехом. Смешно. С-мешно.
Без е – меш (но?) – (ок?). Мешок. Меш-ка. Мош-на. Хотя, скорее, дешовка. Рыжий мех воротника, одним словом. Тремя. (1 – Рыжий. 2 – Мех. 3 – Воротника.).
Пунктуальность – мой порок. От слова Пункт. (1. 2. 3.).
Вопрос второй (вслух):
– Лиса? (пальцем), Собака? (тыча), Кошечка? (смутилась-то как, бедная!).
– Н-не знаю… может быть…
С насмешкой и превосходством человека одинокого и в черных очках. Учу.
– Ну, зачем же так? Надо было сказать… знаешь, как надо было сказать?
– Н-нет…
– Так слушай. Надо было: Дурак! Громко. Натурально. С презрением. Надо было:
– Дур-рак! Это соболя!! Горностаи!!! Понятно?
– Да…
– Понимаешь зачем?
– Да…
– Ну повтори, прорепетируй. Помнишь?
– Ага…
– Ну, давай.
– Дурак… (слабо, ненатурально. Презрением не пахнет) … забыла дальше…
– Ох, горе мне с тобой. Ну да ладно, прощай…
– Ага…
Ушел. Нет, не жаль. Нисколько. Страшно.
Страшно вот это – неужели в конце всего, пусть даже самую чуточку хорошего (а ведь было и оно) неизбежно присутствие (и что самое страшное – естественно!) и юродства, и даже кощунства?..
ЛИЦЕМЕРЫ
На городском балаклавском пляже завелось лихо.
Лиху от роду лет пять-шесть. Оно пропечено под солнцем до аборигенской черноты, кучеряво и дико. Дико нахально.
Этот башибузук каждый день, с самого утра, прибывает сюда на маленьком двухколёсном велосипеде в полном одиночестве, и начинает терроризировать пляж.
Весь пляж – от мала до велика – тихо ненавидит его. И даже втайне побаивается. На него нет управы. Кто он такой – никто не знает. «Дикий мальчик» – думают про него. И – ненавидят.
Есть за что.
Он выбирает стратегически точное место на каменных, мхом поросших ступеньках, спускающихся в море, и начинает сладострастно изводить отдыхающих.
Он плещет водою на белотелых матрон, вздрагивающих от ледяных брызг и беспомощно взвизгивающих.
Он окатывает водой стариков, детей, – всех. Радость его бурна, победна и звонкоголоса. Все ненавидят его и – боятся. Но позиция крайне конфузна: никто не знает чей он мальчик и какие меры воздействия можно предпринять против него.