Песня Свон - стр. 15
Оно было завернуто в несколько газетных листов, но крысы прогрызли их. Затем они занялись плотью. Сестра Ужас не могла сказать, какого возраста оно было, было ли оно девочкой или мальчиком, но глаза на крошечном лице были полуоткрыты, как будто дитя сладко дремало. Оно было голенькое, кто-то подбросил его в скопление мусорных баков, мешков и гниющих на жаре отбросов, словно сломанную игрушку.
– Ох, – прошептала она и подумала о промытом дождем шоссе и небесном свете.
Далекий мужской голос произнес: Дайте-ка ее мне, леди. Вы должны дать ее мне.
Сестра Ужас подняла мертвого младенца и стала укачивать его на руках. Издалека донеслось биение бессмысленной музыки и крики продавцов с Сорок второй улицы, а Сестра Ужас приглушенным голосом напевала колыбельную:
– Баю-баю, баю-бай, детка-крошка, засыпай…
Она никак не могла вспомнить продолжение.
Голубой небесный свет и мужской голос, наплывающий сквозь время и расстояние:
Дайте мне ее, леди. Скорая помощь сейчас прибудет.
– Нет, – прошептала Сестра Ужас. Глаза широко раскрыты и ничего не видят, слеза скатывается по щеке. – Нет, я не дам… ее…
Она прижала младенца к плечу, и крошечная головка откинулась. Тельце было холодным. Вокруг Сестры Ужас в ярости визжали и прыгали крысы.
– О, Боже, – услышала она себя.
Потом подняла голову к полоске неба и почувствовала, как ее лицо исказилось. Злоба переполнила ее так, что она закричала:
– Где же Ты?
Голос ее отозвался эхом по всей улице и потонул в радостной суете в двух кварталах отсюда. Любимый Иисус опоздал, подумала она. Он опоздал, опоздал, опоздал на очень важное свидание, свидание, свидание! Она начала истерически хихикать и рыдать одновременно, и наконец из ее горла вырвалось что-то, похожее на стон раненного животного.
Прошло много времени прежде чем она поняла, что должна идти дальше и что не может взять дитя с собой. Она заботливо укутала его в оранжевый свитер из своей сумки, а затем опустила на дно одного из мусорных баков и как могла завалила сверху мусором. Большая серая крыса подошла к ней вплотную, ощерив зубы, и она изо всей силы ударила ее пустой бутылкой из-под пива.
Она едва держалась на ногах и выползла из ворот, понурив голову; горючие слезы позора, отвращения и ярости текли по ее лицу.
«Я не могу так больше, – сказала она себе. – Я не могу больше жить в этом мрачном мире! Дорогой, любимый Иисус, спустись на своей летающей тарелке и забери меня отсюда!»
Она опустилась лбом на тротуар, она хотела умереть и попасть на Небеса, где все грехи будут смыты начисто.
Что-то зазвенело о тротуар, похожее на перезвон колоколов. Она подняла глаза, помутневшие и распухшие от слез, но увидела лишь, как кто-то уходил от нее. Фигура завернула за угол и исчезла.