Песня любви Хрустального Паука. Часть II. Книги Юга - стр. 16
– А много ли ее осталось в моих? – произнесла Кюимеи, взглянула на Джэйгэ украдкой и быстро отвела взор. – Ты думаешь я имела больше Сююрин? Твои глаза не видели цепей, почтальон, но они рвали на части мою шею. Ты презираешь тех, кто поднимает плети, а я не могла их не поднимать, потому что мои руки – чужие руки. Я чужая сама себе и принадлежу другим. Меня понуждали и соглашались за меня! Ты думаешь меня не наказывали, почтальон? До крови, до потери сознания? Ты думаешь, меня не унижали? Ты думаешь, что хочешь думать, а глаза, что дал тебе мой отец, видят то, что хотят видеть они. Дочь для шамана – разочарование жизни и его наказание. Вся ненависть отца первой приходилась на меня, на дочь, что родилась вместо сына. Потому что у шамана не бывает больше одного ребенка. Ведомый на казнь свободнее меня. Северная собака, что тащит упряжь под ударами хлыста, имела больше воли! Сююрин могла мечтать о том, что ты когда-нибудь вернешься и заберешь ее с собой, а у меня не было и мечты…
Среди листвы над головой заискрилось небо. В тишине жужжали насекомые, отрывисто кричали птицы, будто в шутку звали кого-то.
– В моей душе тьма, почтальон, тебя не обмануть, – сказала Кюимеи вполголоса и с каждой фразой всё больше переходила на шепот. – Я не высокий хаасан, сошедший из Верхнего Мира. Мое дыхание – злой ветер, мое сердце в узорах рубцов, мое тело горит от жажды выплеснуть ненависть, которую взращивал во мне весь этот мир. Выплеснуть – и затопить ею города и деревни. Как видишь, почтальон, я такая же, как и ты…
Сардан аккуратно отодвинул клинок Джэйгэ от лица шаманки. Кюимеи отвернулась к борту и опустила взгляд. Джэйгэ также не выдержал давления тишины, нервно впихнул меч обратно в ножны и ушел на нос лодки.
До самого вечера, пока не стемнело совсем, Сардан разглядывал артельные карты, хранившиеся свертком в углу ящика с инструментами. Он что-то вспоминал, отмерял пальцами и, подняв голову, долго думал и смотрел на темнеющие за листвой небеса.
Вечером лодка снова пристала к торчащим посреди реки корням мангрового дерева. Капитан разжег пламя в жаровне, а матросы рассыпали на плитках тлеющие щепки, кислый запах которых отпугивал мошкару, и вскоре все легли спать. Назойливо журчала река и шлепались о борта сампана нахальные волны. Лес хрипел и завывал.
Ашаяти встрепенулась среди ночи, открыла глаза. Губы чесались от комариных укусов, опухла левая щека и скула. Огонь в жаровне погас. Матросы спали на носу лодки и жалобно сопели. Ашаяти хотела уже было махнуть рукой, в надежде распугать дерзких насекомых, но вдруг заметила висящую над лодкой тень. Черный силуэт толстой змеюки медленно спускался к палубе с ветки.