Песня цветов аконита - стр. 81
Их и вправду не тронули. Однако наказаны были не уследившие. Некоторые знали – что-то произошло. Только подробности некому было повторить. И не посмели бы.
Но обитателям Восточного крыла рассказали. Теперь Йири было известно, сколько человек и как заплатили за его безумный поступок.
– Я знаю, она не была тебе дорога. Почему ты решился на это? – только раз спросил Хиани, удивления не скрывая.
– Это мое дело, – в первый раз Йири ответил ему так холодно и спокойно, почти как Благословенный при обещании все оставить, как было. И после несколько дней молчал.
– Если достигнешь вершины, нет смысла цепляться за нее. Достаточно знать, что ты – лучший. И уйти насовсем.
– Почему?
– Чтобы остаться лучшим.
Йири серьезно смотрел на него.
– Ты правда так думаешь? Но ведь это значит – один. Только о себе… Или не иметь никого рядом?
– А никого по-настоящему рядом не будет. Лучшими восхищаются, их ценят, хотят держать при себе или, напротив, стоять возле них. И всё.
– Это неправильно. Но тебе проще жить… а кому умирать проще – не знаю.
Нечасто они так разговаривали. Каждый раз Йири казалось, что он начинает понимать, кем является Хиани на самом деле. Потом понимание уходило, а Хиани становился почти врагом. Медлительным, текучим, как темная бронза, ленивым – с беспощадно острым языком, не снисходящий даже до того, чтобы ужалить. Он был единственным, кто говорил неожиданное.
Йири знал, что летом комнаты украшали огромными алыми маками. Так же одевались в безрукавки – тэй, шелковые штаны и лаа-ни, как и в доме Отори, и в Саду Нэннэ. И не было различия в покрое, словно одного пола все Несущие тень. Одежды были различных оттенков меда, почти без вышивок – тонкие золотые плети растений и змейки ползли по горловине. Зато ткань стоила больше, чем половина одежды господина Отори.
Порою Йири казалось, что жить в крестьянской лачуге он бы теперь не смог. Ему давно не приходилось мерзнуть. Он привык, что вода для него будет горячей, как только он пожелает. О пище говорить просто не стоило – ее было вдоволь, причем лучшей, чем он когда-либо представлял, рассказывая сестренкам о сказочных пиршествах фей в золотых дворцах. В конце концов, ему просто было приятно смотреть на вещи, которые его окружали – они были необыкновенно изящны.
А по ночам ему теперь не снилось ничего. Или он снов не помнил. Дни были странными – прозрачная паутина, которая непонятно, есть или нет, и одновременно – вата, мешающая видеть и слышать.
Рисовал иногда – но мысли путались, и линии выходили неправильными. Он сплетал их, словно лозу или нити, не заполняя контуры цветом; цвет растекался по линиям, словно вода.