Песнь Сорокопута. Да здравствует принц! - стр. 38

– И я тоже так считаю, – твёрдо кивнул я. – Нам нужно меняться.

– Чтобы влиться в мировое сообщество, мы должны провести ряд радикальных реформ в стране.

Отец говорил гладко, но я чувствовал, что что-то не так.

– Дать права только полукровкам? – задумчиво уточнил я.

– Про низших даже разговор не ведётся. Это моментально отпугнёт всех старейшин.

Подобный ответ меня расстроил. Но я знал, что начинать надо с малого, и надеялся, что в будущем права получат все в Октавии.

– Но как всё это связано со Скэриэлом?

Отец откинулся на спинку кресла.

– Он маленький винтик в большой системе изменений. Даже появился в нужный момент. Можно сказать, что его поступление будет красивым прецедентом в глазах международного сообщества. Это докажет, что Октавия готова к изменениям и они направлены на свободу и равноправие. Именно этого и ждут от нас соседние страны. Старейшины не хотят принять тот факт, что это сыграет нам на руку и будет выгодно в долгосрочной перспективе.

Скэриэл будет марионеткой в руках Совета старейшин. Я испытывал противоречивые чувства по этому поводу. Отец был до ужаса искренен: он не хотел помочь Скэриэлу, он хотел его использовать. Выгода, не более. Скэриэл был для него маленькой, но нужной деталью, вовремя подвернувшейся под руку.

Между тем отец уверенно продолжал:

– При правильном раскладе Скэриэл Лоу может стать нашим тузом. К этому я и апеллирую. По большей части Совет старейшин согласен только на то, что им выгодно. Я обставил всё так, чтобы они поняли, что это выигрышная кандидатура для поступления. Как говорил Цицерон: «Следует не только выбирать из зол наименьшее, но и извлекать из них самих то, что может в них быть хорошего». – Он сделал паузу и проговорил: – Поступление полукровки в элитное учебное заведение – наименьшее из зол, но извлечь мы можем из этого выгоду для всей страны.

Отец взял со своего стола маленькую позолоченную фоторамку и передал мне.

– Лука хотел изменений.

– Лука?

Я узнал ту самую фотографию, на которой радостно улыбались девять молодых мужчин. В центре компании выделялось красивое и величественное лицо Лукиана Модеста Бёрко, по правую руку от него стоял Уильям Хитклиф. Мои два отца: родной и приёмный.

– Последний император Октавианской Империи. – Отец помедлил и тихо закончил: – Мой лучший друг. И теперь он покоится в склепе.

– Как и вся его семья, – тихо произнёс я.

Остался только Киллиан.

Остался только я.

Я крепко сжал фоторамку в руках, словно от этого зависела моя жизнь.

Иногда я задавался вопросом: кем бы я сам хотел быть? Готье Хитклифом, сыном банкира, или Киллианом Парисом Бёрко, сыном императора – бессонными ночами эти тревожные мысли не давали мне покоя.