Песнь ангела - стр. 21
После чего склонился надо мной и сжал ладонями мои ребра, надавив большими пальцами мне на сердце. Его руки были теплыми и мягкими, и все-таки каждая мышца в моем теле напряглась. Он поднял меня на вытянутых руках, рассматривая, как козопас мог бы рассматривать козленка. Я был совершенно голый и чисто вымытый рекой.
– Как тебя зовут?
Я не ответил. На самом деле я и не мог ответить: деревенские обычно называли меня «этот мальчишка Фробен» или «дурочкин ребенок». Я оставался недвижим, надеясь, что он опустит меня на землю и я смогу убежать и найти свою мать.
Он пожал плечами:
– Ну что ж, Мозес – вполне подходящее имя для мальчика, плывущего по реке. Меня зовут Николай. А вот этого волка зовут Ремус. Монахи мы[5].
Я перевел взгляд с одного на другого, пытаясь понять значение этого слова. Монахи? Я не видел ничего, что могло бы объединять этих двоих, кроме длинных туник.
– Хорошо, – сказал Ремус раздраженно, сморщив лицо, как от неприятного запаха. – Он живой. Пусть идет своей дорогой.
– Нет! – закричал великан. – Неужели ты столь бессердечен?
Он резко прижал меня к своей груди. От его промокшей шерстяной туники у меня зачесалось все тело, от головы до пят, а в моем ухе гулко билось его сердце.
– Ты выполнил свой долг – спас ему жизнь, – сказал Ремус.
Николай содрогнулся от возмущения:
– Ремус, но ведь кто-то бросил его в эту реку!
– Ты этого не знаешь. Может быть, он сам упал.
– Ты упал в воду? – спросил меня великан.
Я ничего не ответил – сказать по правде, я не услышал вопроса, поскольку был зачарован биением его сердца, которое стучало сильнее и медленнее, чем сердце моей матери. Как сердце быка.
– Ну же, – настаивал Николай. – Мне ты можешь сказать. Кто тебя туда бросил?
Я закрыл глаза. Мое сердце стало биться медленнее, подстраиваясь под мерное биение сердца великана. Мышцы расслабились, и я, сам того не желая, растаял в его руках.
– Это неважно, – сказал Ремус. – Он, скорее всего, соврет нам. Смотри за своим кошельком.
– Ремус!
– Ты должен оставить его здесь. – Ремус указал рукой на поросший травой берег реки.
– Здесь? Голого, в траве? Как ты можешь говорить такое? А что, если бы те монахи, что нашли меня на ступенях у входа, прошли мимо? Где бы ты сам был сейчас?
– У себя в келье, читал бы себе спокойно.
– Именно так. А вместо этого ты видишь мир.
– Я не хочу видеть мир. Я уже говорил тебе об этом. Я хочу домой. Мы уже на два месяца опоздали.
– Еще один день ничего не изменит.
– Отпусти его.
Николай повернулся к Ремусу спиной. Держа меня на руках, он сделал несколько шагов по берегу реки. Я открыл глаза и взглянул ему в лицо. Он смотрел на меня самым дружественным взглядом, какой мне только доводилось видеть. Его дыхание было подобно теплому порыву ветра над утесом.