Первый в списке на похищение - стр. 18

– Броненосец! Во что я была одета?

– В первый день – во что-то трикотажное, апельсинового колера, – Белозерцев решил присочинить, чтобы завести Вику. – Во второй – в шелк цвета небесной лазури… Ты – женщина контрастов.

– Ну и память у тебя! – Вика не поддалась Белозерцеву, у нее погасли, сделались чужими, очень далекими глаза, по лицу серой тенью проскользнула тревога. Белозерцев все понял, подумал о Вике с нежностью и растерянностью: что с ней будет, если его кто-то накроет сачком? Она ведь растеряется, пропадет в этой волчьей жизни.

– Я боюсь за тебя, Вава!

– Вавой меня звали в детстве, еще ты зовешь, больше никто, – натянуто, пока еще не справляясь с собой, проговорил Белозерцев, улыбнулся, – свое имя в детстве я никак не мог выговорить – только Вава. Вава да Вава.

– Я и не знала. Надо же!

Он очень близко увидел ее лицо, странно увеличившееся, встревоженное, с ясными глазами и мягкими, припухлыми от сна губами, не выдержал, пробормотал натянуто, почти без сил: – Вика, давай уедем куда-нибудь. Хотя бы на неделю… Например, в Испанию, а?

– Как в прошлом году, когда мы в казино проиграли шесть тысяч долларов?

– Да, как в прошлом году, только проиграем не шесть тысяч долларов, а десять. Проигранные деньги – к счастью.

– Когда они есть.

– Они у меня есть… И долой, долой все тревоги, все заботы, все обязательства – все, что навалилось на нас. Все к черту! – он сглотнул последнее слово, смял его, сдавил зубами. Заводясь, Белозерцев ударил кулаком по воздуху, поймал себя на том, что делает не то, и произнес, расслабляясь: – Если не нравится Испания, можем поехать в Марокко. В Восточную Африку, она цивилизованная… Или на Сейшельские острова. Там – вечное лето.

– Сейшелы – лучше всего.

– Значит, поедем на Сейшелы.

20 сентября, среда, 8 час. 50 мин.

Проводив мужа на работу, Ирина Белозерцева несколько минут стояла неподвижно в прихожей, рассматривая себя в большое овальное зеркало, подаренное ей год назад Белозерцевым – тот заказал в офис новую кожаную мебель, новую оснастку и столы, и это зеркало оказалось лишним. Белозерцев подарил его Ирине, не зная, – а может, сделал это специально, – что зеркало дарить нельзя: подаренное зеркало, как и платок, нож, ножницы – к ссоре. Ирина поморщилась, но подарок приняла. Верх взяла, как она сама понимает, жадность – очень уж хорош был подарок. Не зеркало, а мечта, говоря выспренным литературным языком.

Потрогала пальцами кожу под глазами, разгладила складку, озабоченно потерла виски, что-то вдавила в поры, сделалась неприступной, сама себе не знакомой, потом выражение неприступности сменилось покорностью, мигом изменившей ее помолодевшее лицо, покорность трансформировалась в нежность – Ирина проводила перед зеркалом маленькую тренировку, ставшую уже привычной – Ирине, как всякой женщине, важно было владеть собой.