Первая женщина на русском троне. Царевна Софья против Петра-«антихриста» - стр. 3
Глядя на разобиженную физиономию своего дьяка, Федор не выдержал и расхохотался, но тут же закашлялся. Софья потянулась ему помочь, но больной сердито отмахнулся от ее помощи и, отдышавшись, улыбнулся царедворцу:
– Ладно, иди Емельян Игнатьич, совсем меня уморить хочешь!..
Обрадованный Украинцев спиной вперед так и выскочил из царской опочивальни.
В комнате повисла тишина, только громко тикали комнатные часы, да раздавалось хриплое дыхание больного.
– Знаешь, Сонька, я подумал и решил, что скоро не умру, – как о само собой разумеющемся проговорил вдруг Федор. – Назло дяде не умру. У меня еще столько дел! Славяно-греко-латинская академия – раз, окончание реформы армии – два, проблемы с турками и поляками – три и четыре… Василий Васильевич мне намедни свои прожекты читал, так я чуть не плакал от восторга! Одна беда: мою Думу карачун хватит, если я им хотя бы половину из того, что хочет сделать князь, предложу. А о патриархе и говорить нечего – он на меня до сих пор зол за то, что я долго не давал казнить Аввакума. Уж вроде сожгли старика – кир-Иоаким радоваться должен, ан нет, все морду воротит. Не может мне простить, что я латинян читаю да иезуитов выгнать не позволил. Ну, выгоню я их, а учить детей кто у нас будет? Слышала, что Украинцев говорил? Нам надо в Европу стремиться, а без образования как? Так что пусть никто не надеется, я еще помирать не собираюсь!
Софья внимательно посмотрела в запавшие глаза брата, на почти черные приоткрытые губы, перевела взгляд на тонкие руки с синими ногтями. О, она хорошо знала признаки скорбута! Их учитель Симеон Полоцкий не раз указывал ей с братьями на изможденных людей с такими же телами и лицами, говоря о тяжелой доле бедняков. Ан, вот какое горе вышло – скорбут и царя одолел, где же высшая справедливость? Уж чего только они не делали – и сырым мясом Федора кормили, и отварами разными поили, и святой водой поливали столько, что он от нее весь вымок, и службы в церкви стояли часами, а толку – чуть. Надо было бы, конечно, сказать, что дядя прав, что брату нужно сделать распоряжение, но она промолчала, только тихо, как бы мимоходом, заметила:
– Нарышкины последнее время с боярами и Иоакимом целые дни шушукаются, а мимо пройдешь – сразу замолкают и смотрят так, будто сожрать хотят. Долгорукие, Стрешнев, Борька с Петькой Голицыны… И не подумаешь, что у такого государственного человека, как Василий Васильевич, могут быть такие братья…
Федор с трудом приподнял руку и, опустив ее на ладонь сестры, тихо сжал.
– Не бойся, сестричка, пока я жив, ничего они сделать ни с тобой, ни с сестрами не посмеют… А как там на улице? – Вдруг сменил он тему. – Снег уже растаял? Я только сейчас понял, что занятый своими делами даже не заметил, остался ли он на улице.