Первая жена Кощея - стр. 19
Как-то раз Княжич подкараулил ее у лестницы в светелку, когда в доме – он знал это точно – никого не было. Та от неожиданности растерялась, и ему удалось втиснуть сестру между стеной и столбом, так, что Марья не могла вырваться. Как ни сопротивлялась она, Княжич задрал ее длинную верхнюю рубашку, стиснул ногу над коленом, полез выше.
Кровь стучала в ушах, глаза заволокло багряным, вставший колом уд норовил прорвать порты. Княжич не думал о том, что будет, если возьмет Марью силой – вообще ни о чем не думал, кроме одного – как наконец дать волю своему хотению. Одной рукой зажимал ей рот, чтобы не кричала, другой забрался под короткую нижнюю рубашку, отчаянно жалея, что не хватает третьей - дотянуться до завязки портов.
Но едва пальцы, пробившись между сжатыми ногами, коснулись затворов, как чья-то рука схватила его за ворот и оторвала от Марьи. Кулак с силой врезался в лицо. Отлетев в сторону, Княжич ударился головой о стену и сполз на пол. Перед глазами заплясали черные колеса, к горлу подкатила дурнота. Вытирая кровь с разбитой губы, он увидел, как Кощей одернул рубашку Марьи и обнял ее, утешая:
- Не бойся, больше он тебя не обидит.
Вытер ей слезы, погладил по волосам и обернулся к Княжичу:
- Если еще хоть раз подойдешь к ней, тебе не жить.
Из черных глаз так явственно плеснуло ночью и смертью, что тот поспешил подняться и, бормоча под нос проклятья, выскочил из избы.
День, второй, третий Княжич ждал, что на этот раз Марья все-таки пожалуется отцу, и бранил себя за то, что не смог удержаться. Ну пощупал бы ее немного, как обычно, ничего бы и не было. А теперь…
В тот вечер над столом висело тяжелое молчание. Марья прятала заплаканные глаза, Кощей угрюмо смотрел в свою миску, а Княжич набросился на еду так, словно голодал неделю. Морей переводил испытующий взгляд с одного на другого, потом все же спросил, что случилось.
Княжич едва не подавился и облизнул распухшую губу. Кощей отмолчался. Марья пробормотала, что напекло голову, когда полоскала на реке белье.
Ему было невдомек, почему сестра молчит. Будь он девкой, ждать бы не стал, выложил бы все отцу сразу. А то, чего Княжич не понимал, его злило. Многого не понимал, многое и злило. Если не сказать, все. А еще подслушал как-то давно слова матери, сказанные старой Раде. Мол, не слишком умным Иван удался, ничего не поделаешь. Может, поэтому Морей и не стал учить его своему ремеслу, а вовсе не потому, что это, как он сказал, от отца к детям идет, по роду. Кощея ведь взял.
Если раньше опасался Княжич одного Морея, то теперь еще и этого приблудного. Морей-то за все время его ни разу пальцем не тронул, хотя бывало за что. А боли Княжич боялся гораздо сильнее, чем брани. Брань – она что, на вороту не виснет. И ведь кто бы мог подумать! Тощий, в чем душа держится, глянешь – соплей перешибешь. А поди ж ты, какая силища, отшвырнул, как пушинку.