Первая кровь осени - стр. 50
– Визионерской. Это про глюки, значит, – Мэтт с сомнением смотрел на разрекламированный омлет. Тут, как и в случае с книгой, похоже, реклама несколько преувеличивала.
– Если люди любят читать всякую шизню, напиши про меня, – предложил он, до конца не понимая, шутит или нет.
Дэвид замер, обдумывая предложение.
– О том, как я тащился автостопом, сам не зная куда, и потерялся между мирами мертвых и живых. Добавь в повествование бессмысленных деталей, притворись, что каждая из них – символ, ключ к чему-то большему.
– Кофе? – спросила официантка, несколько нервным движением разглаживая не первой свежести передник.
– Только без молока, пожалуйста, – демонстративно скривился Мэтт. Негромким смехом Дэвид дал понять, что шутку оценил. Девушка вернулась к стойке, окинув их напоследок странным взглядом.
– Хорошая идея. Символы, говоришь? Вот молоко, да. Древнейший символ жизни.
– И пепел из камина. Символ смерти. И отрицания. Молоко и пепел. Как тебе название для второй книги?
– Слушай, – Дэвид торжественно вознес вверх ложку, точно священник – распятие, сколь бы кощунственной ни была аналогия. – Мы должны сделать это вместе.
– Сделать что?
– Вторую книгу. Будем просто гнать всякое, как обычно после стакана-другого в пивной. Потом придавать ей романтический окрас. Ну, вроде как: не «герой сказал реплику», а «его голос прошелестел из тумана, столь далекий и нездешний, точно и не голос это был, а меланхоличный западный ветер запутался в листве деревьев».
– Я в жизни не сгенерирую такую вот хрень, как ты сейчас сказал, – рассмеялся Мэтт. Его смех прозвучал неожиданно глухо, будто бы и не смех это был, а порывистый ветер захлопал ставнями в давно заброшенном доме…
«Твою мать, Дэвид, сгинь из моей головы вместе со всей своей окололитературной пургой!»
– Да ладно тебе. Кто из нас двоих интеллигентный мальчик из колледжа? Это я деревенский дурачок, в лесу родился, деревьям молился. Кто на дежурстве всяких там Мураками читал, а?
– Мураками – зануда жуткий, – проворчал Мэтт, принимая кофе из рук официантки.
– Ему был тридцатник, когда он решил написать великий роман. И написал. Неважно, что хрень. Ты все равно не знаешь, что делать со своей жизнью, так давай, поживи для разнообразия моей, раз уж моя куртка тебе впору, и даже шерстяного одеяла моего ты почти не боишься.
– Это что, какое-то древнее заклинание с западных островов? Звучит как оно самое. Спи под моим одеялом, живи моей жизнью…
– Может, и заклинание. Хотя второе одеяло я тебе найду, не беспокойся.
Официантка снова покосилась на них. Мэтт невольно втянул голову в плечи. Захотелось вдруг спрятаться, слиться со стеной. Ощущение чужого взгляда обожгло кожу, ржавой ножовкой царапнуло по натянутым нервами.