Перстенёк с бирюзой - стр. 9

– Я на двор, тётенька. Кликнуть Зину?

– Ступай, кликни. И на глаза Норову не попадайся покамест.

По сеням Настя шла сторожко, все прислушивалась, не идет ли хозяин. Дошла до двери и выскочила на крылечко, вздохнула глубоко, приняла в себя сырой морозный дух ранней весны. По приступке сошла проворно, кинулась за угол хоромины и дальше до высокого забора.

У широкого овина на задке двора зачерпнула из тугобокой кадушки водицы и умылась радостно. Любила холодок на лице, видно с того и заулыбалась, и обнадежилась. Миг спустя услыхала голос Зинки:

– Боярышня, что ж ты, – сокрушалась девка. – Я б метнулась и принесла водицы-то.

– Полно, Зина, я и сама не без рук, – улыбалась Настасья. – Ты вон тётеньке снеси, она обрадуется. Ох, а чего ж зипун на тебе продранный?

– Вечор на подворье опять серый прибегал, – Зинка глаза выпучила и подалась к боярышне. – Пёс тут бродит, Дарья говорит, что сатана в обличии. Я на двор побежала, а он из-за сарайки как прыгнул, да как за рукав меня ухватил. Насилу отмахалась, хорошо рядом палка лежала.

– Как это сатана? – Настя едва не рассмеялась. – А глаза какие? Как адский пламень?

– Не, – помотала головой Зинка, – серые, блесткие, вот такие здоровущие, – изогнула руки, мол, вот какие.

Настасья задумалась на малый миг, но не смолчала:

– Вранье, Зинушка, не слушай. Был бы сатана, так не кусал, а подманивал, душу твою в темень уводил. Сулил бы много и расплату просил непомерную. Пёс он и никто иной. Может, голодный, как мыслишь?

Зинка почесала бок, поразмыслила:

– А пёс его знает, – и прыснула смешком.

Настя и сама захохотала, а чего ж не посмеяться? Смех-то лучше, чем слезы, да и в такую хмарь от него теплее да уютнее.

– Ох, – Зинка провздыхалась, – боярышня, дай тебе бог, хоть душу отвела. Со мной тут и не говорит никто, токмо шпыняют. А ты вот… – девка оглядела Настю, – добрая. Стерегись, народец тут суровый, обидят. Ежели что, помогу, чем смогу. А и белые у тебя зубы, отродясь не видала такого. И ямки на щеках дюже отрадные. Вечор девки шептались, что косы у тебя, что шерсть овечья, так ты не слушай, то от зависти.

Настя по доброте душевной едва слезу не обронила, сунулась к девке обнять, а та и замерла. Потом уж опомнилась и сама обняла боярышню, хоть и не по уряду.

– Зинушка, ты ступай к тётеньке, она ждать-то не любит. А я скоренько.

– Пойду, а куда деваться? – улыбнулась девка и ушла.

Настя огляделась: высокий забор частоколом, сарайки плотно друг к дружке. Хоромина виделась горой, чудилась неприветливой. Муторно, темно и слезливо стало боярышне. Уж на что любила новые места, но тут совсем запечалилась.