Перстенёк с бирюзой - стр. 7
– Зина, говоришь, ты чистила ложницу? – Ульяна придирчиво оглядела пол, лавки и даже бревенчатые стены. – Молодец, справно. Скажи, а в дому кто метёт?
– Так кого Дарья Серафимовна покличет, тот и делает. Утресь Анютка Ружниковых хлопотала.
– А кто стряпает? – Ульяна спустила с головы теплый плат, скинула шубейку на лавку.
– Тётка Полина. Боярин Вадим ее с собой привез, когда взял Порубежное под свою руку, – Зинка суетилась, тянула с Насти шубку.
– Ой, Зина, рукав оторвёшь, – хохотала Настасья. – Сама я, ты не хлопочи. Вот бы теплого испить. Взвару или еще чего?
– Принесу! – девка бросилась к дверям. – Мигом обернусь!
– Проворная, старательная, а сноровки нет, – Ульяна глядела в спину убегавшей Зины. – Ничего, выпестую, будет наилучшей девкой на подворье. Вот бы узнать, чем она насолила Дарье.
– Тётенька, а чего вдруг насолила? – Настя пошла к ставенкам и распахнула их пошире.
– Ближницу свою она бы к приживалкам не пустила. За Зинкой пригляжу, человек новый, что у нее на уме неведомо, – Ульяна устало опустилась на лавку, прижалась головой к бревенчатой стенке.
Настасья оглянулась на тётку да вздохнула тихонько. С Ульяной жизнь непростая: суровенькая она, неласковая. Иной раз казалось боярышне, что та ее недолюбливает, а то и вовсе с трудом терпит возле себя. Бывало, примечала теплый Ульянин взгляд – тоскливый такой, жалеющий. Но тем все и кончалось: тётка близко к себе не подпускала, не голубила, но боярышню пестовала, следила и за одежкой, и за повадкой.
– Взвару пить не станем, еще нашепчут, – Ульяна хлопнула себя ладонями по коленям. – Ну чего ж так-то сидеть? Собирай исподнее, в баню пойдем. Зину с собой не пустим, еще сглазит чужих-то. Сначала я в парную, а ты постережешь. А ужо потом сама сбегаешь. Ну чего, чего встала столбом? Торопись!
Настя проворно прихватила плат из сундука, увязала в него чистое, потянулась к своей шубейке, но раздумала и подала одежки тётке. Потом накинула теплое и пошла за Ульяной по просторным сеням.
Подворье встретило неласково: косые взгляды девок, работных, что суетились по хозяйству и льдистый снежок. Настя сжалась, запахнула полы одежки и опустила голову пониже, только потом и спохватилась, что плат на волосы не накинула.
– Ой, мамоньки, откуль такие кудряхи-то? – Шептала одна деваха другой, стоя за углом хоромины. – Глянь, Палашка, не коса, а шкура баранья.
– Помолчи, – отшептывалась другая. – Зависть точит? Твои три волосины и ейный сноп. Вона как блестят, аж без солнца слепят.
У ворот увидала Настя знакомца своего, десятника Бориса, тот поклонился и едва приметно улыбнулся, а боярышня – в ответ. Из-за угла хоромины показался влюбчивый Лексей, просиял, глядя на Настю, дернул с головы шапку и прижал к груди, мол, рад тебе.