Перезагрузка - стр. 28
Но его руки оказались грубее моих, а когда я перевернула ладонь, то увидела на пальцах мелкие шрамы. Рубцы, оставшиеся от человеческой жизни, никогда не исчезают.
– Вот так, – сказала я, кладя его руку на кость. Затем с силой надавила, и он зажал другой рукой рот, чтобы не взвыть.
Издав приглушенный стон, он снова повалился на мат. Я ощутила укол вины. Снова эта вина! Я никак не могла понять, как относиться к этому новому чувству.
Вообще-то, я не собиралась ломать ему ногу. Это было хорошее упражнение, которое все равно понадобилось бы ему рано или поздно, но оно оказало досадное побочное действие, потому что он двигался не так быстро, как я приказывала.
– Тебе придется научиться действовать быстрее. – Наверное, я так извинилась. Получилось не очень. – То есть я не хотела…
Стоп. Я никогда не извинялась перед салагами. Моей задачей было научить его. Он должен знать, как вправить себе кость.
Двадцать два перевернулся на спину и весело посмотрел на меня. Ну, не совсем весело, еще и с гримасой мучительной боли.
– Если ты будешь извиняться за каждую мою травму, на это уйдет все занятие.
В груди у меня заклокотал смех, и я поспешно отвернулась, чтобы он не заметил улыбки.
– Вставай, – скомандовала я, вскочив на ноги.
– Нога-то все еще сломана.
– Мне наплевать. Подымайся. Если ляжешь на задании, тебе сломают вторую ногу, а потом отымеют.
Двадцать два кое-как поднялся.
– Там что, и правда так плохо? – спросил он, стараясь переложить вес на здоровую ногу.
– Зависит от многого, – ответила я.
– Например?
– От того, кто твой противник. Одно дело – отлавливать больного. Это довольно легко. А если это преступник из крупной банды, можно угодить в засаду. Еще зависит от того, насколько им станет страшно, а то иногда они борзеют и думают, что могут сопротивляться.
– А если они ничего не сделали?
– Чего не сделали?
– Не совершили того преступления, за которое мы их ловим? Вдруг они невиновны?
– Они всегда говорят, что ничего не делали. Наша задача доставить их сюда. Об остальном позаботится корпорация.
– А они отпускают невиновных? – спросил он.
Я замялась. Мне как рибуту не докладывали о судьбе пойманных мною людей. Но как девочке из трущоб мне была слишком хорошо известна правда. Если кого-то брали, он никогда не возвращался.
– Берут только тех, в чьей вине не сомневаются, – сказала я.
– Откуда они знают?
– Это не наше дело.
– Почему? Ведь мы же ловим этих людей.
– На этом наша работа заканчивается.
– И куда их потом отправляют?
Когда-то я сама над этим задумывалась. В какую-нибудь тюрьму? Маловероятно.