Перезагрузка - стр. 30

Он снова кивнул, и в ту же секунду на крышу со стуком приземлился челнок. Порыв ветра взметнул мои собранные в хвост волосы. Открылась боковая дверь, внутри стоял Леб. Несмотря на холодную ночь, рукава его черной рубашки были закатаны. Высокий, крепко сложенный, он часто испытывал неудобство в жесткой и тесной форме КРВЧ.

Леб махнул рукой, приглашая нас внутрь. Мы стали заходить, гремя подошвами по металлу. Поскольку той ночью нас было десять, челнок выбрали среднего размера. Вдоль одной стены тянулись маленькие черные сиденья, напротив располагалось кресло побольше – для офицера. Дверь в кабину пилота была еще открыта, и я различила человеческий затылок. Пилоты не покидали челнок ни при каких обстоятельствах и никогда не общались с рибутами.

Пока я получала инструкции, Двадцать два неподвижно стоял рядом, и Леб развернул его руку, чтобы взглянуть на штрихкод. Он хмыкнул, и от улыбки черты его сурового лица обозначились резче.

– Слышал, ты выбрала Двадцать два, – сказал он. – Хотел убедиться воочию.

Я не знала, что на это ответить, и чуть кивнула, а он улыбнулся – единственный охранник, который вообще улыбался рибутам, тем более мне. Странный он был человек.

– Сели, – скомандовал Леб, захлопнул дверь кабины и плюхнулся на свое место. Он даже не расчехлил оружие. Леб был одним из немногих офицеров, кто оставлял пистолет в кобуре, когда рибуты входили в челнок. Другие совали ствол в лицо, стараясь держать его крепче, чтобы не дрожал.

Я села первой; Двадцать два последовал моему примеру, накинул на грудь ремни и неумело пристегнул. Теперь его трясло. Салаги всегда боялись челноков; в своей человеческой жизни они никогда не оказывались ни в летающих, ни в скоростных аппаратах. Большинство скрывали страх. Открыто демонстрировал свой ужас только Сорок три, дышавший тяжело и прерывисто. Лисси отвесила ему оплеуху.

Мы взлетели, и я внимательно посмотрела на Двадцать два. Он закрыл глаза и теперь выглядел почти человеком. У него еще не выработались ни ловкость, ни скорость, ни хищные повадки рибута. У него сохранялось множество неудобных людских черт. И все же, когда он вытянул ноги и провел руками по бедрам, я увидела в нем рибута – по медленным, выверенным движениям; по тому, как он своей позой старался использовать каждый квадратный дюйм пространства. Отличие рибутов от людей было тонким, но узнавалось безошибочно.

Леб перехватил мой взгляд и вскинул брови. Я быстро уставилась на свои руки.

– Можно разговаривать, – сказал он.

Двадцать два предпочел молчать, тогда как другие салаги начали что-то шептать своим тренерам; он же при каждой встряске хватался за сиденье.