Пересечение - стр. 26
Мы выскочили во двор, уселись у курятника на корточки и молчали. Яд предательства жег грудь и туманил голову. Самый гнусный стыд – стыд за то, что испытывал стыд перед стыдящим тебя человеком, которому ты доверился и который сам стыда не ведает и живет позором, – выворачивал нутро, выхолащивал то гордое, высокое и настоящее, что еще совсем недавно составляло самую суть и наполнение жизни.
Вдруг Артем вскочил и побежал в мастерскую. Выбежал через мгновение с топориком и большим ржавым гвоздем, торжественно размахивая ими над головой.
– Где это резиновое говно? – повелительно спросил он.
Старшие братья, мы поняли младшего и подчинились. Я сбегал за мячом и дал пас брату. «Помогаю другу в делах», – сказал я. Мы дружно и злорадно засмеялись. Брат паснул Армену, тот поймал руками. «Все, теперь точно в тюрьму!» Армен, хохоча, подкинул мяч Артему, тот принял и прижал к груди. «Красная карточка, братан, вместе по этапу рванем!» Артем, смеясь, водрузил мяч на пень, на тот самый пень, который отстоял у неприятеля, технично обмотав того в защите, приладил к резиновому телу гвоздь и точным ударом обуха вбил его по самую шляпку. «Гол!» – закричал брат. Мяч жалобно запищал, словно запросил пощады. Тогда брат развернул топор лезвием к врагу, размахнулся и воткнул его в обмякшее тело. Мяч ахнул и разорвался в клочья, выронив гвоздь. Артем поднял гвоздь, пригвоздил им останки поверженного снаряда к пню и понес топор в мастерскую. «Десять-ноль, нах!» – бросил Армен пригвожденному и сплюнул через широкую зубную щель.
– Капец мячу, а я торчу! – подхватил я.
– Нет больше мячика на радость мальчикам! – отозвался младший брат, высунувшись из мастерской.
Мы с Арменом аж присели на корточки – так нас скрутил смех. Но тут услышали Артема:
– Ну че, девчонки, в лапту?
Брат стоял перед нами, размахивая битами, чьи лакированные тела искрились сейчас на солнце, как свежепойманные рыбы.
– В лапту, братан! В лапту! – воскликнули мы и побежали через огороды на нашу поляну.
Практика
За окном весна и цветет сирень.
В абортарии у нас работа кипит вовсю. Не прекращая тревожиться, стоит дыбом люминесцент и днем и ночью. По белому кафелю равнодушно стекает тоска – со стен на пол, но нам все равно: работа кипит вовсю.
– Эй, студент, – кричит мне доктор, – накрывай!
– Понял, доктор!
На рабочий столик полетела стерильная бязь, на нее – инструменты, все в строгом инквизиционном порядке. За дверью нетерпеливо бубнит очередь.
– Накрыл?
– Накрыл.
– Приглашай.
Заглядываю в блокнот. Первая – Столярова. Открываю дверь.
– Столярова!