Пересечение - стр. 18
А после трех выпитых рюмок водки дед Сергей внезапно и громко запевал песню, в его исполнении состоявшую из дюжины армянских слов, и так же резко ее обрывал, чтобы поплакать. Завязка песенного сюжета обещала драматическую развязку: сын, собираясь на заработки в далекие земли, покидает отчий дом, прощается с матерью, сообщая ей мельком, что ему известны в общих чертах трудности и лишения, ожидающие его на пути, но только любовь к родной маме, уверен он, сохранит его и вернет домой. Что там случилось с сыном и его мамой, мы так и не узнали: дедушкин плач всегда выпадал на момент прощания, так что герой песни даже не успевал выйти за порог дома. Плакал дед секунд десять, с придыханием, после звучно высмаркивался, благодарил всех за аплодисменты (попробуй не похлопай поющему и рыдающему дедушке!), перемещался на свою кровать и, едва успев принять горизонтальное положение, засыпал.
И только возвышавшийся монолитом над ссутулившимися спинами едоков дядя Грант ел беззвучно, каким-то совершенно точным и уверенным движением руки отправляя в рот большие куски мяса, картофеля, хлеба и печеных баклажанов. На вопросы отвечал односложно, но если кто просил рассказать некую историю, то, утерев губы салфеткой, рассказывал охотно, припоминая детали, диалоги, маршруты, названия улиц и прочие мелочи, способные принарядить любой вымысел в одежды самой что ни на есть правды и отправить ту расхаживать по городам да весям. Рассказывал дядя Грант бойко и весело, взрывы хохота то и дело сотрясали дом, и в этом смехе, в его внезапной и стремительно растущей мощи, рассеивалось накопленное нервной подготовкой к приезду дорогого гостя напряжение.
После застолья тетка послала нас за водой.
Колодец находился метрах в ста от дома, на самом краю яблоневого сада. Прикрепили резиновыми шнурами к паре двухколесных тележек по пятидесятилитровому бидону, взяли ведро и пошли.
– Эй, молодежь. Я с вами.
Дядя Грант стоял на крыльце и ковырял спичкой в зубах. После – сплюнул, мягко спрыгнул на землю и вразвалку подошел к нам.
– Ну, че встали? Двигаем!
Грунтовка, по которой шли к колодцу, представляла собой две глубокие, сильно петлявшие, безобразные колеи с рваными краями, то двоящиеся, как рельсы на стрелочном переводе, то сливающиеся в одну продольную рытвину с неровным дном. Приходилось постоянно маневрировать, чтобы тележка с бидоном не опрокинулась. Слева шумел пышный сад, справа колыхалось зеленое поле сочной люцерны. Дорога между живым, зеленым и шумным лежала, как голая отощавшая старуха.
Артем встал на колени над ключевым – неглубоким и открытым – колодцем, зачерпнул полное ведро и рывком подал мне. Я принял ведро, вылил в бидон воду и вернул Артему. Когда кто-то из нас уставал (обычно это был зачерпывающий), другой его подменял. Дядя Грант стоял, опершись о ствол старого тополя, и наблюдал за нами. Поскольку авторитет дяди был неоспорим, под его пристальным взглядом мы старались не выказывать усталости, но сильнее, чем того требовали обстоятельства, тужили лицо и шумно выдыхали. Набирали воду молча, а не как обычно – подкалывая друг друга и хохоча.