Переосмысление заикания - стр. 90
По мере того как я осваивался с ролью француза, исчезала потребность в сдерживании, и не было ничего, что надо было бы блокировать. Я мог делать что хочу и получать удовольствие, потому что знал, что люди будут принимать мою спонтанность и энергию все время, пока я буду играть эту роль. Мое поведение было подходящим для этого образа. Если бы нам нужно было схематически представить все, что происходило, то это выглядело бы вот так.
Если бы вы спросили меня во время представления, я ли это был, то я бы ответил: «Что вы! Я совсем не такой!»
Но так ли это?
Конечно, это был я.
Просто проявилась та часть меня, о которой я не имел ни малейшего понятия.
Заметьте, что хотя, выступая в роли француза, я и выходил за рамки моего представления о себе, все же это было внутри той большой области, которая определялась как мой Полный Образ. Это должно было там быть. Если бы это был не я, я бы не смог сделать то, что я сделал.
Какие предположения могли бы мы сделать насчет людей, которые заикаются?
Насчет одного мы можем быть уверены: большинство из нас имеет такое представление о себе, которое ущемляет нас. За время долгих лет пребывания в Национальной Ассоциации Заикающихся у меня сложилось впечатление, что почти все, кто взрослел с этой проблемой (заиканием), на самом деле сильнее, чем себе кажутся: более самоуверенные, эмоциональные, взволнованные (и волнующие!), интересные для других людей, ответственные, авторитетные. Они сильнее тех, кем сами мечтали бы быть.
Но в какой-то момент своей жизни мы выбрали для себя довольно жалкую роль, часто – роль приспособленца, что-то вроде Уолтера Митти[11] – который старается понравиться окружающим больше, чем самому себе (или себе самой). Мы препятствовали нашим треволнениям, естественному энтузиазму и жизнерадостности – нашему РЕАЛЬНОМУ Я – и учились тому, как заблокировать эти качества, чтобы никто, даже мы сами, не могли их увидеть.
И это было преступлением, потому что через некоторое время мы забыли, что когда-то была и другая часть нас самих, та, которую мы убили. Но состава преступления не было. Единственная вещь, которая осталась, – это «дымящийся» пистолет в руке убийцы, явная улика, механизм, который мы создали, чтобы держать наше нежеланное я под контролем – речевые ступоры.
В речевых ступорах есть нечто коварное: фактически любой вид блокировок, маскируя те наши стороны, где мы чувствуем себя некомфортно, помогает создавать ограниченное и иногда искаженное представление нас о самих себе, например, превращая «правильного округлого» индивидуума в «квадратного».