Переезд на юг - стр. 27
Табашников вымелся из кафе. На улице вспомнил, что оставил в гардеробной батон. А, чёрт с ним! Помчался к Агееву.
– Ну и что? – на удивление равнодушно спросил тот.
– Да как что? как что? Средь бела дня берёт взятку!
– А что ей – ночью брать? В подворотне?
Но Табашников всё не мог успокоиться. Как ошалевший мальчишка:
– В центре города! Средь бела дня! На глазах у всех!
– У кого «у всех»?
Агеев смотрел на друга. Сверху вниз. Вот уж правда, в чём-то человек может быть дурак дураком.
6
Ещё до РВП Евгения Семёновича, летом, когда тот чуть не прозевал окончание пресловутых «девяноста дней» (хватился бедолага за три дня до их окончания, рванул в Краснодар, в аэропорт, на самолёт, летал в Казахстан, получил в Астане отметку в паспорт и сразу вернулся обратно) – всем Агеевым (одновременно!) пробило – надо женить Табашникова! Немедленно. Законно. Со штампом в паспорте. На местной. Казачка не казачка – барабир, как говорят татары. Разом убить всех зайцев. Возможных и не возможных. И самого главного зайца – Кугель.
Вскоре на дне рождения Агеева-младшего Табашникова посадили рядом с какой-то женщиной в чёрном платье. Которую он сначала никак не воспринял. Просто привстал, пожал руку и снова сел. Потому что, как всегда, был поражён накрытым столом. И не столько разнообразием блюд на нём, сколько оформлением его: сверкающим хрусталём бокалов и рюмок, царским графином с водкой, рядом с которым даже коллекционная бутылка Андрея выглядела бедно. Серебряными, чётко разложенными столовыми приборами. Салфетками на чистых тарелках. Смахивающими на островерхих белых монахинь. И самое главное – бьющим без пощады космодромом с потолка. От света которого всё время вспыхивали новые дорогие запонки чопорного Андрея Геннадьевича Агеева. Хозяина дома и стола. Однако живут, как всегда подумал Табашников, вытирая со лба пот (платком, платком, не рукой!), пока Андрей Геннадьевич нацеживал из красивой бутылки трём женщинам, виртуозно подкручивал бутылку, а Агеев-старший, отец чопорного, вздрагивающей рукой плескал из царского графина в рюмки водку другу и себе.
Поднялся со своей, откашлялся. И повернулся вдруг к жене:
– Дорогая Маша! (Все удивились, не поняли, застыли с рюмками, а сын усмехнулся – старик совсем попутал рамсы.) – Дорогая Маша! – повторил Агеев. – Сердечно поздравляю тебя с рождённым тобою сыном! Рождённым сорок один год назад. Рождённым в муках. Спасибо тебе, родная. – Склонился и поцеловал растерявшуюся жену в темя. Как ребёнка.
– Ну а теперь и твоя очередь, Андрей. Поздравляю тебя, дорогой.