Пелэм, или Приключения джентльмена - стр. 11

– Нет, – ответил Уормвуд.

– Я гостила, милорд, – сказала мисс Траффорд, никогда не упускавшая случая вставить словечко.

– Вот как! А они, наверно, отправили вас, по своему обыкновению, ночевать в «Корону» и, как всегда, притащив вас к себе, за пятьдесят миль от города, стали рассыпаться все в тех же вечных извинениях – дом битком набит… не хватает постелей… все заняты – до гостиницы рукой подать. Ох! Век не забуду эту гостиницу, с ее громким названием и жесткими тюфяками.

– Ха-ха! Превосходно! – воскликнула мисс Траффорд – она всегда первая подхватывала каламбур. – Именно так они с нами обошлись; всех нас – несчастного старого лорда Белтона, с его ревматизмом; толстяка лорда Гранта, с его одышкой, да еще трех холостяков помоложе и меня – всех нас под надежной охраной спровадили в это убежище для бездомных.

– А! Грант! Грант! – воскликнул лорд Винсент, обрадовавшись случаю снова позабавиться игрой слов. – Он как-то ночевал там одновременно со мной, и, когда утром я увидел, как эта бесформенная туша, переваливаясь с боку на бок, выходит из гостиницы, я сказал Темплу: «Это – самый жирный кус, который когда-либо жаловала Корона!»[36].

– Очень хорошо, – с глубокомысленным видом отозвался Уормвуд. – Винсент, вы и впрямь с годами становитесь законченным острословом! Вы, разумеется, знали Джекила! Бедняга – вот уж кто подлинно был силен в каламбурах! Но человек пренеприятный – особенно за столом, – ведь каламбуристы не бывают обходительны! Мистер Дэвисон, будьте добры сказать, что это за кушанье там, возле вас?

– Это сальми из куропаток с трюфелями, – ответил знаток политической экономии, большой гурман.

– С трюфелями! – воскликнул Уормвуд. – Как! вы – вы едите трюфели?

– Да, – ответил Дэвисон необычайно решительным тоном, – и я давно уже не едал таких изумительных трюфелей.

– Охотно верю, – протянул Уормвуд с удрученный видом, – я тоже большой охотник до трюфелей, но даже отведать их не смею – трюфели ведь необычайно способствуют апоплексии! Ну, вы-то можете их есть без всяких опасений, я в этом не сомневаюсь.

Уормвуд был высокий, тощий, с неимоверно длинной шеей, а у Дэвисона, приземистого и, как я уже упомянул, тучного, шеи, казалось, вообще не было: голова у него упиралась в туловище, как у трески.

Дэвисон весь побелел; беспокойно ерзая на стуле, он бросил полный смертельного ужаса и отвращения взгляд на роковое кушанье, которому только что уделял столько внимания, а затем, чуть слышно пробормотав: «способствуют… апоплексии…», плотно сжал губы и уже не разжимал их до самого конца обеда.