Пазори - стр. 25

Отчаявшись заснуть, в раздражении дёрнул пластиковую шторку вверх и вскрикнул от уведенного. За иллюминатором, каким-то неведомым образом ухватившись за борт, сидела гагара и крутила своей сизой шеей, поочерёдно пяля в меня свои кроваво-коричневые глаза-бусины. В стекле белела борозда, которую птица умудрилась прочертить острым носом. Гагара беззвучно посмеялась, продемонстрировав скрытый в чёрном остром клюве бледно-розовый язык. Оттолкнувшись от фюзеляжа, она дала крутую дугу и со всей скорости на развороте влетела в турбину. Ту охватил огненный шар. Самолёт тряхнуло. Взрыв внутри был почти не слышен. Борт начало кренить на бок.

С криком дёрнулся в кресле и ткнулся руками в переднюю спинку. Рядом хохотнула Лукерья.

– Один – один, – сказала она.

– Чего? – прохрипел я, всё ещё не понимая, что происходит.

Поглядел в уже открытый иллюминатор. Стекло целое. Турбина невредима. На конце крыла во тьме мерцал красный маячок. Никаких гагар на горизонте видно не было.

– Меня взлёт застал врасплох, а вас – посадка, – продолжала Лука.

Самолёт и правда снижался по широкой траектории. Почти по той же, на которой начал своё падение в моём коротком сне.

– Не посадка, а гагара, – ответил я.

– Кто? Это типа утка такая?

– Ну похожа, клюв только острый. Когда Аня пропала, я видел такую, а теперь она в моём сне взорвала двигатель…

– Может, у вас анатидаефобия? – предположила моя новая коллега.

– У меня фобия этого слова. Что за названия такое жуткое?

– Люди с таким страхом опасаются, что существует одна конкретная утка, которая за ними наблюдает.

– Зачем? – не понял я.

– Вам виднее с вашей гагарой, – бросила она и начала пристёгивать ремень.

Я последовал её примеру. Сами собой зашевелились мысли о том, что неслучайно видел птицу одной породы, а может даже и одну и туже, после аварии и во сне. Вдруг она и правда меня преследовала? Какая же тогда у неё цель?

– Ну спасибо вам, – буркнул я, понимая, что таким образом действительно можно себя довести до безумия.

Салехард встретил пустыми дорогами и безветрием. От этого казалось, что здесь замёрзло даже время, а сам город был ненастоящим – полноразмерной моделькой с пластиковыми строениями и ватой вместо сугробов. А вот мороз был настоящим. Он не просто покусывал котёнком щёки, как дома, а впился клыками голодного волка до самых костей и не отпускал, заставляя стонать от боли.

Почти всё небо, на сколько можно было рассмотреть из-под полукруглого козырька над входом в аэропорт, заняли перетекающие друг в друга полукольца полярного сияния. Словно капли зелёной краски в стакане воды, они расширялись, теряли яркость и набухали снова. Воздух от этого становился каким-то заряженным, наэлектризованным. Даже на кончике языка оседал привкус этого потустороннего света. Харп, который я видел в день исчезновения Ани, оказался жалкой карикатурой по сравнению с этим. Тот был всего-навсего лёгкой иллюминацией, а этот – необъятной стихией, не предвещающей ничего хорошего. От зрелища разум подёрнуло туманом.