Патрик Мелроуз. Книга 1 (сборник) - стр. 33

– А ты здесь давно? – спросила она.

– Дней десять. Я тебе только одно посоветую: не пей розового. В здешнем вине столько химии, что с похмелья колотит похлеще, чем после винта.

Над самым ухом Бриджит раздался голос Николаса:

– Где тебя носит?! Совсем совесть потеряла, смоталась куда-то, а я ищу тебя по всему аэропорту, таскаюсь с чемоданами уже минут пятнадцать! – Николас сердито уставился на нее.

– Надо было взять тележку, – сказал Барри.

Николас посмотрел на него как на пустое место:

– Никогда больше так не делай, иначе я… А, вот и Элинор!

– Николас, извини, пожалуйста. Мы заглянули в парк аттракционов, покататься на колесе обозрения, а нас случайно отправили на второй круг, представляешь?

– Ты в своем репертуаре, Элинор. Тебе всегда достается больше развлечений, чем ты думаешь.

– Ну, мы все-таки успели. – Элинор помахала Николасу и Бриджит, выводя круги раскрытой ладонью, будто мойщица окон. – Познакомьтесь, это Анна Мур.

– Привет, – сказала Анна.

– Как поживаете? – сказал Николас и представил Бриджит.

Элинор повела всех к автомобильной стоянке, и Бриджит послала Барри воздушный поцелуй.

– Чао! – сказал Барри, тыча пальцем в уверенное заявление на своей футболке. – Не забудь.

– С кем это беседовала твоя подруга? – спросила Элинор. – Очаровательный юноша.

– Он летел вместе с нами, – ответил Николас, раздосадованный тем, что Барри оказался в аэропорту и что Бриджит, наверное, успела договориться с ним о встрече. Он попытался отогнать дурацкие мысли, но безуспешно, и, как только все уселись в машину, прошипел: – О чем ты говорила с этим типом?

– Барри никакой не тип, – возразила Бриджит. – Поэтому он мне и нравится. И если хочешь знать, он сказал: «Не пей розового, в нем столько химии, что с похмелья колотит похлеще, чем после винта».

Николас резко повернулся и устремил на Бриджит убийственный взгляд.

– Между прочим, он совершенно прав, – сказала Элинор. – Надо было пригласить его на ужин.

Проследив, как Патрик сбежал из библиотеки, Дэвид пожал плечами, присел к фортепиано и начал импровизировать фугу. Ревматические пальцы возмущались при каждом ударе по клавишам. На крышке фортепиано пойманным облачком стоял стакан пастиса{22}. Боль мучила Дэвида весь день и будила его по ночам, если он ворочался. Будили его и кошмары; он так громко стонал и вскрикивал, что его бессонница проникала в соседние спальни. Легкие тоже никуда не годились, и, когда его настигал приступ астмы, в груди хрипело и свистело, а лицо опухало от кортизона, который должен был снять спазмы в бронхах. Задыхаясь, Дэвид останавливался на лестничной площадке, не в силах вымолвить ни слова и обшаривая взглядом пол, словно бы в поисках воздуха.